Фурия Первого консула - стр. 66

– Они сдружились. Мне это нравится.

– Да, – кивнул Тави, – не всегда так было.

Китаи тонко улыбнулась:

– Они и тебе друзья. Пошли, куда ты послал.

– Они понимают, что́ стоит на кону. И им страшно. Шульцу тоже. Оттого и шалят.

– Они оттого шалят, что побывали с тобой в стане разозленных канимов и ушли невредимыми, – возразила она. – Надо же куда-то выплеснуть боевой пыл.

– И то правда, – ухмыльнулся Тави.

Она склонила голову к плечу:

– У меня вопрос. Чего ты добился, кроме как устроил себе поединок с одним из самых опасных созданий на свете?

– Я завел беседу, – сказал Тави.

Китаи поглядела на него:

– Они правы. Ты бесишь.

Тави вздохнул:

– Может, оно сработает, а может, и нет. Что толку об этом говорить?

Она мотнула головой:

– А другой твой план? Сработает? Мы успеем вовремя?

Тави остановился, повернулся к ней:

– Думаю, надежда есть. И немалая. – Он отвесил ей официальный поклон. – Посол, вы не откажете мне в удовольствии разделить со мной ужин?

Китаи вздернула белую бровь. По ее лицу медленно расплывалась улыбка.

– Ужин?

– Так оно принято, – пояснил он. – Будет случай вам надеть новое платье.

– Платье?

– Вы найдете его в своей палатке. По-моему, красивое. Трибун Кимнея заверила меня, что оно элегантно и сшито со вкусом.

Теперь у Китаи обе брови поползли на лоб.

– Это что же, ты среди всех своих дел нашел время раздобыть мне подарок?

– Как видишь, – сказал Тави.

Китаи снова неспешно улыбнулась и, развернувшись, прошествовала к своей палатке, чуть сильнее обычного качая бедрами. Она чуть задержалась, чтобы сказать:

– А ты не безнадежен, алеранец.

И продолжила путь.

Тави нахмурился ей вслед.

– Китаи… Так ты придешь на ужин?

Она не ответила, просто рассмеялась, уходя.

Амара удержалась от безрассудного порыва – приказать Циррусу, чтобы он перекрыл сенатору Валериусу воздух. Она не считала нужным его душить. Во всяком случае, не насмерть. Другое дело: полюбоваться, как он багровеет и валится в обморок, но этот человек был так мерзок, что она едва доверяла себе. Поэтому, воздержавшись от убийства или чего-то соблазнительно похожего на убийство, смирно сложила руки на коленях и приказала себе сохранять спокойствие.

Бернард, склонившись к ней, шепнул:

– Если я хорошенько попрошу, ты могла бы придушить самодовольного болвана так, чтобы его здесь больше не видели?

Попытка сдержать зародившийся в животе смешок удалась лишь отчасти. Она зажала рот ладонью, и все же заработала немало возмущенных взглядов от публики в амфитеатре.

– Сегодня дают трагедию, – попрекнул ее Бернард, склоняясь еще ближе, чтобы предостерегающе тронуть за плечо. – А не комедию. Постарайся не сердить зрителей.

Она проглотила еще один смешок и, легонько хлопнув его по руке, стала внимательно слушать дряхлого сенатора Ульфуса, который дрожащим голосом цитировал древнюю историю:

– «…Сын Маттеуса, чей титул перешел не к его старшему незаконному сыну Гастусу, но к младшему, зачатому в законе Мартинусу». Таким образом был создан прецедент, почтенные сенаторы и достойные слушатели.

Сенатор Валериус, угрюмый немолодой мужчина немыслимо величественной наружности, несколько раз хлопнул изящными ладонями, и в рядах кое-где повторили его движение.

– Благодарю, сенатор Ульфус. И если более нет…

Один из семи десятков сидевших в нижних рядах амфитеатра громко откашлялся и поднялся с места. Волосы его топорщились, как белые иголки, нос украшало кружево прожилок от выпитого вина, костяшки кулаков уродливо вздулись от постоянных драк. Повязка на правой руке свидетельствовала, что не все драки остались в молодости.