Фотография из Неаполя - стр. 19
Они приступают к работе: вскрывают ящики и из-под сена, которым те набиты для мягкости, извлекают вещи. Джеронимо сверяет каждую вещь со списком и делает пометки. Рабочие норовят всё сделать побыстрее, но он всё время одергивает их: не ровён час что-нибудь разобьют. Они начинают с ящиков поменьше, потому что они стоят сверху. На свет божий появляются вазы, тарелки и чаши, на них прядут женщины, пашут волы, бегут друг за другом обнажённые мужчины. Потом появляются фрагменты резных фризов, мраморные метопы с кентаврами и барельефы с жанровыми сценами. На одном из барельефов в окружении женщин и детей танцуют Фавн с Вакхом. Джеронимо продолжает делать пометки, следить за рабочими, пить лимонад, за которым он посылает одного из них, но то и дело его взгляд возвращается к барельефу. Что-то его в нём завораживает, бог знает что именно.
В середине дня приходит Аннибале, и Джеронимо объявляет обед. Рабочих отправляют на кухню, молодым господам предлагают накрыть в отдельной комнате, но Аннибале тащит Джеронимо на Толедо. Там на углу они берут пасту. Толстая женщина с ярким платком на голове кидает в раскалённое масло овощи, спагетти и куски рыбы. Через несколько минут всё готово, Аннибале даёт женщине карлино, и теперь у каждого из них в руках по миске дымящейся пасты с тающим сыром и листьями базилика, на которых блестят капли масла. Они уплетают макароны, и Аннибале наконец говорит, зачем пришёл. Предмет его возвышенной страсти – он говорит это с издевкой, – девица ди Кассано прислала ему утром записку, что ждёт его сегодня на камерный вечер для друзей, но только с условием, что он придёт со своим «задумчивым другом-мечтателем». Так что, как Джеронимо понимает, Аннибале без него никак не обойтись. Настоящая дружба – это всегда жертва за друга, будь то смерть в бою или вечер с девицами и картами.
Джеронимо не то чтобы горит желанием идти с Аннибале, да и королевская коллекция по-настоящему увлекла его, он бы хотел подольше остаться с ней, с отрешёнными мраморными фигурами, глядящими как бы внутрь себя, молчаливыми прядущими женщинами, беззвучно пашущими волами и бесшумно бегущими обнажёнными мужчинами, но Аннибале настойчив, и ему не отвертеться; он обещает, что пойдёт.
Вечером он отпускает рабочих пораньше и, прежде чем уйти самому, на короткое время остаётся в зале с сокровищами один. Он подходит к барельефу с танцующей группой и внимательно рассматривает его. Он старается оживить в своём воображении эту сцену, представляет, как шевелятся на ветру листья деревьев, как поднимают руки женщины, как заливаются смехом дети, как качаются танцующие мужчины. Это совсем несложно, и почти сразу в голове Джеронимо звучит ритм – тот самый ритм, который преследует его уже второй день. Ему уже нужно идти, Аннибале просил его не опаздывать, и тут совершено некстати ритм вдруг обретает плоть в словах: торжественных и прекрасных и вместе с тем простых, естественных, как дыхание, – даже странно, что Джеронимо не видел, не слышал их раньше. Он второпях, не садясь за стол, пачкая бумагу кляксами, записывает их, просто чтобы не забыть эти несколько строк, и выходит из дворца. На площади его уже ждёт экипаж, а в нём Аннибале. Им совсем недалеко, но не могут же они прийти пешком.