Фотография из Неаполя - стр. 15
У нас нет сведений о том, когда именно барельеф был перевезён в Неаполь. В 1785 году его, ещё в Риме, зарисовывает Давид, а в 1796-м он, уже в Неаполе, попадает в каталог королевской коллекции – впервые под именем Baccanale. Значит, переезд мог случиться в любой момент в этом промежутке. Мы можем назвать любой год и надеяться, что нас не поймают за руку. Вот, например, 1787-й. Почему бы и не 1787-й.
Май. Раннее утро, ослепительно светит солнце. Джеронимо выпрыгивает из коляски и почтительно подаёт руку отцу, помогает ему спуститься. Отец Джеронимо – камергер при дворе Его Величества; женился он поздно, поэтому сейчас он уже старик, а Джеронимо – Джеронимо всего восемнадцать. У юноши чёрные вьющиеся волосы, большие карие глаза с густыми ресницами и правильные черты слегка удлинённого лица – пожилые кузины часто говорят, что из него получилась бы прелестная девица, Джеронимо эти реплики бесят, но он всегда только вежливо улыбается.
Одет Джеронимо неброско: серый камзол с простыми пуговицами, такие же кюлоты и чулки, чёрные башмаки с медными пряжками, на голове непослушные локоны удерживает бежевая треуголка без перьев и лент. Такая аскетичность едва ли не вызов господствующей моде, но они с Аннибале решили, что философам не подобает заботиться о яркости наряда.
Аннибале тоже где-то здесь, но Джеронимо не может найти его взглядом. Они ровесники и дружат уже четыре года, Аннибале – сын придворного лекаря. Бог знает, зачем они все нужны на королевской рыбалке, но сегодня двор провожает короля чуть не в полном составе. Коляски, кареты и фаэтоны подкатывают к набережной, простой народ расступается, экипажи останавливаются, и из них выходят мужчины, выкарабкиваются старухи и выпархивают девушки.
Джеронимо хлопают сзади по плечу. Это Аннибале. Аннибале ниже его ростом, он полноват, у него нос картошкой и близко посаженные маленькие глаза – не красавец, в общем. Зато он умный, энергичный, весёлый и острый на язык. Аннибале взглядом указывает Джеронимо на стоящую рядом со свой бабкой-фрейлиной девицу ди Кассано.
– Клянусь нетленными яйцами святого Януария, она на ярмарке выменяла сиськи на мозги, – говорит он вполголоса с каменным лицом.
Джеронимо хотелось бы сохранить самообладание и ответить что-нибудь столь же едкое, но вместо этого он глупо хихикает и заливается краской. За него шутку продолжает Аннибале.
– Впрочем, нет, не на мозги. На свои мозги она бы большие сиськи не выменяла.
Джеронимо снова давит смех и повторяет про себя «клянусь нетленными яйцами святого Януария», чтобы запомнить, хотя сам он, конечно, никогда не сможет так сказать. То, что в устах Аннибале звучит искромётной шуткой, повтори это Джеронимо? – станет стыдной глупостью.
Тем временем на набережную спускается королевская карета, и из неё выходит король. Народ приветственно кричит, двор стекается к нему, и отец Джеронимо тоже устремляется к толпе. Молодые люди остаются одни. В их кругу короля принято презирать. Король религиозен, говорит с лаццарони на местном диалекте, увлекается лишь охотой да рыбалкой, правит вместо него его постоянно беременная австрийка-жена, и к тому же у него длинный уродливый нос. Всё это можно было бы ему простить, но он не просвещён: не интересуется философией и не знает древней истории – именно это делает его в глазах молодых людей никчёмным болваном, не тянущим даже на деспота. «Никакого Брута у нас не будет, потому что у нас вместо Цезаря трактирщик!» – шутить в подобном духе как бы опасно, но все шутят.