Форпост - стр. 8
– Отличная жинка для казака выходит из Настасии, – заметила как-то мама Ивана Лукия Петровна, наблюдая, что засиживались подолгу на лавке у забора под кустом распустившейся черемухи сын с Настей.
Иван тогда подумал, что и правда с Настей было интересно проводить время, но о женитьбе не думал совсем и соседку или какую-другую девку женой своей не представлял. Впереди была четырехлетняя служба в войсках, и на вопросы о женитьбе отмахивался:
– Возвернусь вот с войск, тогда и буду искать жинку, а пока я так, – без хлопот семейских поживу.
Отвечал и смеялся, поглядывая на Настю, – думал о том, что коли соберется жениться, то следует такую вот, как его ладная соседка, найти.
Быстрая и смешливая, весёлая и не глупая, Настя нравилась многим, но льнула к Ивану. Будучи помладше, понимала, что женой ему не будет, – ведь ясно же, что казаки уходят в войска, как набирают мужскую стать, а ей-то к тому времени всего семнадцать будет. Отец Насти, зная интерес молодых друг к дружке, приглядывал за Иваном, опасаясь, что в порыве чувств обрюхатит сосед Настю, а это позор, повод для пересудов бабьих. При встрече с Иваном во дворе Настин батя – Ефим, нет, нет, да прихватывал его за рукав и, дыхнув жарким в ухо, напоминал:
– Настьку тронешь до свадьбы, удавлю, Ваньша.
Так и жили по-соседски и дружили, и берегли, и береглись друг от друга.
В свои двадцать выглядел Иван хорошо сложенным парнем среднего роста. Худощавое лицо молодого казака с густыми русыми, с рыжеватым отливом волосами с казачьим чубом из-под старой, отцовской ещё, форменной фуражки, выказывали в нем человека, приметного. Над губой молодого человека пробивались уже мягкие юношеские усы, подкрученные залихватски торчком. Иван мечтал отрастить большие усищи и был в нетерпении – медленно росли совсем юношеские, тоненькие полупрозрачные волоски над губой и на подбородке. Улыбался Иван не часто и под признак «смех без причины» не попадал, а был скорее сосредоточен на своём и если говорил, то его слушали внимательно. Глаза русака Соловьёва смотрели зорко, пристально на собеседника, а вот нос, хрящеватый, тонкий, выдающийся выгнутым крюком был словно у птицы: от того и прозвали Ивана ещё подростком «Ванька-Кулик».
Ваньке нравилась его кличка и, дурачась с ребятами, любил он, выгнув грудь, подобрав руки колесом, манерно выхаживать, вытягивая ноги перед собой, словно кулик ступает по кочкам болота. Манерно вышагивая, парень крутил головой, словно выглядывая кого по сторонам, и выходило очень похоже. Станичные ребята смеялись, а девки удивлённо, со смешком поглядывали на Ваньку и, не зная, что сказать, округляли от удивления глаза и дружно крутили пальцем у виска и тут же прыскали от смеха в ладошки.
Заметен был у паренька не по-крестьянски высокий лоб, на который сразу обращали внимание, и как бы в подтверждение наличия ума, Ванька отличала рассудительность, скорость и смелость в принятии решений: думал и действовал быстро, в играх и в работе был проворен, как зверь на охоте.
Проводы в войска состоялись в сентябре, как закончилась уборочная страда и добытое с полей помещено в погреба и амбары, а сено на сеновал под крышу.
С утра собрались на площади в том месте, где был когда-то пост казачий, теперь уже порушенный за ненадобностью. Здесь на поляне собралась вся станица от малых, что шныряли между взрослых, высматривая самое интересное, до стариков, – приковыляли, позванивая медалями и крестами, самые хворые, но заслуженные станичники. Все ждали угощения от атамана, и тот не подвёл, выставил бочонок вина и приставил к нему виночерпия из станичной управы, деда Елизара.