Форпост - стр. 7
– Дак, думаю двести рубликов за него выручить. Видел же, Николай Семёнович, конь без изъяну, резвый. А я, нынче и не думал продавать мерина, – самому нужен, в упряжь поставлю. Конь хорош, – в деле сгодится. – Сам знашь, казак, добрый конь в хозяйстве завсегда потребуется, – набивал цену купец.
– Так и прошу его оттого, что конь резвый, – ответил Николай, не замечая слов о нежелании продавать коня, включившись в беседу-торг по определению выгодной цены для обоих – и купца и покупателя.
– Ты знаешь, сын у меня ноне уходит на службу, – добрый конь ему требуется. Но двести – большая цена! Имей снисхождение, – сборы казака, – сам знаешь, дело затратное.
– Знамо дело! Но казак человек с привилегиями, а потому будь добр, раскошеливайся, – уже со смехом ответил купец, раздумывая над тем, сколько можно скинуть от первоначальной цены, чтобы не прослыть скупердяем, но и не прогадать.
Рядились долго мужики, но сговорились, на умеренной цене. Хоть и сбросил три десятки купец, но затревожился Николай, прикинув имеющиеся возможности и поначалу показалось, что не собрать нужной суммы на всё имущество и на коня. Но, решился, махнул рукой, оценив стать доброй лошадки, и сказал, когда привели мерина уже в Форпост:
– Господь не оставит страждущего! Сладили большое дело! Служи сынок, как служили твои деды и отец! Конь добрый! Коли с ним по-хозяйски, с душою, он ответит резвостью и доброй службой. Не одного казака в бою спас добрый конь!
Чтобы купить мерина пришлось продать дойную корову и ещё добавлять из денег, собранных за два года, как работал Иван с отцом на заготовке извести. Вышел пятилеток гнедой масти после торга с Чалым за сто семьдесят рублей, а полученные от Императора государственное вспоможение в сто рублей ушли на седло, шашку и обмундирование.
Не чаял Иван, что повстречает в степи группку станичных девиц, что отправились к озеру Тус посмотреть на причудливые соляные наросты, появившиеся за зиму. Солёное озеро долго крепилось в морозы, поддавалось холоду неохотно, но замерзало в декабре, а по весне, когда истончался и сходил мутный от соли лёд, берега покрывались причудливыми соляными изваяниями. Вот девчата и решили увидеть эту красоту, сияющую на изломе яркими всполохами радужного сияния.
Среди девчат шла на озеро и Настя, соседка Ивана по ближней к реке улице. Настин двор был невдалеке, и встречались с ней частенько, порой до ночи группой ребят и девчат просиживали во дворе под разговоры. Настя была ладной девушкой, работящей из семьи казацкой с русой косой, стройная, крепкая, но с косящими под хакаску глазами.
По этому поводу шутили над девушкой:
– С каким хакасом маманя твоя согрешила, Настюха? Ну, вылитая девка от степняка!
В ответ шутник мог получить затрещину, а то и в глаз, но скоро все уже попривыкли и только посмеивались. Тем более взрослея, годам к шестнадцати, расцвела Настёна, и раскосость её отнюдь не портила.
Настя была, не сказать, что красавицей, но яркой лицом и нрава бойкого: от матери взяла восточного колорита, от отца стати русской основательной, любила и петь и сплясать на вечеринке. Её раскосость и скуластое лицо были той едва приметной очаровательной чертой, которая неосознанно приковывает внимание, а милая улыбка и смех звонкий располагали и делали общение лёгким. На посиделках за селом у реки, когда брались играть, женихаться, Настя заводила круг для танцев, сама не боялась выйти в центр и отплясать, хоть барыню, хотя бы и кадриль, ярко топоча крепкими, стройными ногами.