Размер шрифта
-
+

Форпост - стр. 16

Казаки поскакали за убегавшими, настигали и лупцевали нагайками в кровь, разбивая головы, плечи, спины бегущих. В одном месте раздался выстрел: зажатый в переулке человек выхватил из-за пояса наган и выстрелил. Пуля не задела казаков, но один из нападавших выхватил шашку и решительно и быстро опустил её на голову стрелявшему. Парень обхватил раскроенную под картузом голову и осел на ослабевших ногах а, издав истошный крик, повалился на брусчатку и от боли засучил ногами, но скоро затих.

Накал противостояния явно нарастал.

Иван скакал по брусчатке и перед ним из подворотни возник паренёк в курточке и чёрной фуражке.

Паренёк убегал, заворачивая голову в форменной студенческой фуражке, которая скоро слетела с него и укатилась в сточную канаву, а он бежал без головного убора, его светлые лёгкие волосы растрепались, и во взгляде был испуг, мольба и в тоже время, негодование. Думал Иван, что с ним делать. Можно было садануть шашкой плашмя по голове и вырубить мальца: там глядишь, отлежится и поправится. Можно было рубануть острым концом по голове или спине и тогда уже всё будут кончено разом для этого ретивого студента. Можно было просто отпустить его, поотстав и кинуться в сторону, увлекшись другим протестантом против власти.

Так и поступил Иван Соловьёв: придержал коня и смотрел, как убегает его подопечный, озираясь и в страхе тараща глаза.

Когда возвращались в казарму и обсуждали столкновение с забастовщиками, вспомнили зарубленного парня и смотрели на Захара Колодина, решившегося опустить на голову соотечественника боевую шашку, с опаской. Было видно, что Захар тяжко переживает это событие. Был он сосредоточен и бледен, сидел тихо в сторонке, переживал событие. Иван подошёл к рядовому казаку и стал его успокаивать:

– Не терзайся, Захар. Ты казак и при исполнении был своих обязанностей, – а мы всё видели и можем это подтвердить. А вот если бы он шмальнул из нагана и убил тебя или кого из наших? Каково бы было? Не грызи себя – ты всё сделал как надо. В конце концов, никто этого человека не заставлял чинить смуту, брать в руки оружие.

– Убивать оказывается непросто, Иван. Выворачивает наизнанку нутро. И чует мое сердце, что такая смута грядёт, что сегодняшние стычки нам игрой со взятием снежного города на масленницу покажутся. Сдаётся, что это всё только начало большой кровушки, которая скоро прольётся в России. Посмотри, как люди ненавидят друг друга, – глотки готовы драть. А повод для такой-то ненависти до конца не понятен ни тем, ни другим, а, тем не менее, полных рвения лить чужую кровь всё более и более:

– Видимо так: проливши однажды кровь, остановиться уже не просто.

Через день Захара Колодина забрали в участок, и более в эскадрон он не возвратился: сказывали, отправили Захара в часть, что уходила на фронт, покуда не осудили и не сослали в каторгу.

От этих беспорядков, что не утихали, а случались всё чаще, в казарме стоял гвалд от рассказов о событиях дня. Звучали новые призывы, полные противоречивых суждений и веяло от всего происходящего странными ощущениями грядущей катастрофы. Казаки ведали о юных гимназистках, что вешались на казаков, о паре террористов, которых затоптали конями, о седовласом мужчине, который кричал возмущенно в адрес казаков «Сатрапы!», а потом тихо осел у стены дома и, как потом, оказалось, умер от разрыва сердца.

Страница 16