Фонд последней надежды - стр. 8
Встреча с прошлым оказалась вовсе не…»
Свекровь доела кашу, высунула язык и придурковато затрясла головой. Ася убрала тарелку, вытерла старушке подбородок.
Та нежно улыбнулась, показав дорогие протезы:
– Ма-а-а-ма… Пря-я-я…Ни-и-и… Пря-яни…
Влад звякнул ложечкой.
– Ты когда сегодня придешь? Прошу тебя, родная, не задерживайся, – он аккуратно поддёрнул манжеты идеально отглаженной рубашки, схваченные опаловыми запонками.
– Как получится… Ты же знаешь, у нас уйти ровно в шесть – моветон. Никто, конечно, не упрекнёт, но коситься будут. Задолбают, короче, по корпоративной линии.
– Асенька, вслушайся: как ты говоришь? – засмеялся Влад, промокая губы белоснежной салфеткой. – Это же новояз какой-то…
Ася промолчала. Вера Ивановна увлечённо мусолила печатный пряник.
– Передай сахарницу, родная. Благодарю. – Влад размешал сахар, стукнул ложечкой о борт чашки, поднёс её к губам, беззвучно отхлебнул.
Ася с усилием отвела глаза от его чисто выбритого кадыка.
– Знаешь, в Фонде сейчас такое творится. Говорят, сокращения будут. Я боюсь, что…
– Неужели, родная? – рассеянно молвил Влад, не отрывая глаз от матери. В следующую секунду он ловко поймал брошенную ею чашку. Старушка хихикнула, пустила пузыри слюней.
– Ах, боже ты мой! – воскликнула Ася, – Не обжёгся?
Свекровь втянула носом воздух и вдруг безутешно заплакала – мелкие мутные слёзки запрыгали по румяным, как яблочки, щёчкам.
– Оби-и-дел… Мальчи-и-ик… Коси-и-ичка… – она показала иссохшим пальчиком на сына.
Ася обняла старушку, жалость дёрнула сердце:
– Ах, он безобразник, этот Владик… Мы ему знаете что? А-та-та сделаем. Да?
Свекровь, мгновенно успокоившись, закивала.
Влад судорожно вздохнул, отвернулся.
– Ах, боже ты мой. – Ася заботливо помогла старушке подняться, – Пойдёмте, Вера Ивановна, переоденемся…
Ася отвела свекровь в её комнату, когда-то запретную, как окровавленные покои в замке Синей Бороды. Добротный двуспальный гроб шифоньера. Укрытая тяжёлым, как свинец, золотым испанским покрывалом кровать. Туалетный столик в амурчиках, задыхающихся от ожирения, резной книжный шкаф из морёного дуба, намертво забитый медицинскими справочниками, репродукции прерафаэлитов в истлевших музейных рамах. На подоконнике, за муаровыми шторами, – ваза «смальта», богемского стекла. С букетом пыльных пластиковых роз кирпичного цвета.
Рассохшийся гроб шифоньера протяжно скрипнул, открываясь. Пахнуло то ли «Шанелью № 5», то ли «Красной Москвой». Ася задержала дыхание.
Помогая безудержно хихикающей Вере Ивановне надеть кремовую кофточку и английский шерстяной костюм, приглаживая затем её голубоватые, тонкие, как у куклы, волосы, Ася вспоминала, каким чудовищным холодом блистали глаза будущей свекрови тогда. Восемь лет назад…
– Ася! – позвал Влад из прихожей. – Опоздаешь.
Ася вышла в коридор:
– Только ты ей «Николодеон» поставь, она от сериалов плачет.
– Да, родная, – с отсутствующим видом Влад скинул шёлковый изумрудный халат на кресло в прихожей. Мельком глянул на себя в зеркало, и Ася как всегда перехватила его взгляд. Длинное породистое лицо, тщательно растрёпанные медовые кудри, пенное кружево рубашки, безупречно повязанный шейный платок – вылитый портрет Дориана Грея.
– Кстати… Как там с конкурсом? – Влад внимательно смотрел на неё из зеркала.