Фома и Ерёма. Сказ - стр. 3
– Не буду я ничего у тебя трогать и тебе не советую, пока кость не срослась. Нас на акушерском деле учили, что у младенцев на черепе есть роднички такие, малый родничок – как раз на затылке, где у тебя дырка. И вот пока до года пять основных костей черепа у ребенка не срослись – надо следить за родничками этими, чтоб патологии не было. Вот и представь, что у тебя снова малый родничок на голове образовался – как зарастёт, всё нормально у тебя будет, можешь снова птиц своих запускать.
– Катя, ну ты ж могла и там, на гражданке спокойно себе медиком работать, типа людям помогать. Только не здесь вот у нас в подвале полутёмном – а в светленьком таком кабинете, в белом халатике накрахмаленном, с кофеваркой и презентами об благодарных пациентов. Или вообще в стоматологию частную устроилась – и на чужих зубах нормально так зарабатывала бы. Купила бы себе красную машинку, на квартирку в Брянске у вас за год бы скопила – или вообще охмурила главного дантиста, а он тебе – и машинку, и квартирку и регулярный отдых в Дубаях, а иногда – и на Мальдивах.
– Ты, птичник, похоже идиотом стал из-за той пули – какой-то тебе важный центр головного мозга все-таки замяло. Или и до ранения своего дебилом был, раз так о женщинах думаешь. Тем более – о медиках.
Понял я, что опять лишнего сболтнул – есть за мной такая особенность, бывает скажу что-нибудь вроде как очевидное и безобидное – а человек обижается. Тем более, Катя в этот момент так туго мне бинт на башке стянула – что аж звёзды в глазах появились. Даже не сдержался, признаю – и сказал «больно, бл..ть». А Катя посмотрела на меня так глазами своими голубыми (вот точно такие, наверное, были у немок в черной эсесовской форме с черепами, которые наших радисток на допросах пытали) и сказала:
– Я ж говорю – ты не боец, а нытик.
Но хватку бинта своего ослабила.
– Катя, ну реально – зачем тебе война эта? Вот это вот всё – зачем? Тем более – добровольно?
– Я сюда приехала, когда мне 22 года было. Ровно столько же, сколько моей прабабушке Марусе, когда она на фронт в Великую Отечественную попала. Она не успела доучиться в мед.институте, когда война началась – поэтому поехала медсестрой, как и я. Но по факту работала военным хирургом – рук тогда не хватало, сам понимаешь. Полевой госпиталь – пожестче нашей медроты – ей там куда сложнее, чем мне приходилось, ампутации эти, смерти. А еще хуже – когда смерти после ампутации. Намучается паренёк, пока ему почти без наркоза руку или ногу отпилят, придёт в себя, увидит и поймет, что у него рукав или штанина пустая – орать начнёт на всех матом, за сапог испорченный еще проклянёт… Помучается в бреду сутки – и помрёт все равно от потери крови или еще от чего… Я прабабушку не застала, это мне уже бабушка – дочка её рассказывала, она у меня заведующей фельдшерско-акушерским пунктом работала.
– Так у вас в семье получается династия целая медиков по женской линии?
– Ага. Я, наверное, хотела как прабабушка на войну попасть. Она ведь там на фронте сотни жизней спасла. А еще счастье своё нашла – встретила прадедушку моего, он был начальником связи 80-го танкового полка. Контузило его под Курском – попал в госпиталь, там влюбились они друг в друга, поженились после войны и всю жизнь вместе прожили. Мне рассказывали, прадедушка суровый такой был со всеми, а вот Марусю свою любил, чуть ли не на руках носил. И она его – тоже любила, хотя после войны стала главным врачом больницы, серьёзная была женщина.