Феномен зависти. Homo invidens? - стр. 23
Психологическую и культурологическую верификацию[59] гипотезы Г. Шёка о причине частичной взаимозаменяемости терминов «зависть» и «ревность» в современном английском можно расширить. Но сейчас, говоря о словах, предлагаю, читатель, вернуться к лингвистике и ознакомиться с порождаемыми ими метафорическими ассоциациями. Метафоры зависти, согласно обстоятельному исследованию А. Огарковой[60], группируются в английском языке вокруг нескольких тем. Назову основные и психологически интересные. Во-первых, зависть характеризуется как страдание и болезнь, грозящие завистнику летальным исходом. Во-вторых, если ревнивец впадает в безумие, завистник мучается от телесных хворей: у него явные проблемы со зрением, дыханием, вкусом и пищеварением, сердечные перебои, из него сочится нечто омерзительное. В отличие от затмевающих рассудок приступов ревности эти мучения хронические, исподволь разрушающие тело и душу. Но и они время от времени обостряются и становятся неконтролируемыми. Об этом, в-третьих, свидетельствует уподобление зависти огню, пожару, а также уколам холодного оружия. Они, эти уколы, не столь глубоки, как у пораженных ревностью, но все же, в-четвертых, актуализируют образ более удачливого соперника, врага. В-пятых, зависть предстает как некое рождающееся, взрослеющее, стареющее и умирающее существо двойственной природы. С одной стороны, оно естественно и человекоподобно, лишь в редких случаях напоминает кота или змею, за зависть, как известно, осужденную Господом ползать во прахе. Почему англичане вспоминают в данном контексте кота – не знаю, возможно, за склонность зариться на чужое. С другой стороны, персонифицирующее зависть существо сверхъестественно, сравнивается с демоном, бесом, дьяволом, т. е. неподвластными человеку силами, заставляющими совершать нечто предосудительное, но неотвратимое. Бесовский характер зависти несколько освобождает от ответственности, но требует хранить «индульгенцию» глубоко внутри. Поэтому, вероятно, возникают метафоры тайны, сокрытия, шпионажа. Это в-шестых. В-седьмых, от зависти зеленеют. Таковы основные, «концептуальные», как их называет автор, метафоры зависти в современном английском, поражающие разве что отсутствием этнокультурной специфики. Любую из этих метафор без труда обнаруживаем в русском и французском языках. И не только.
«Немецкий словарь» – обширная историческая энциклопедия немецкого языка, начало которой в середине XIX в. заложили знаменитые сказочники братья Якоб и Вильгельм Гримм, – содержит не менее яркую семантическую палитру слова «зависть» – neid – и его производных[61]. Замечу попутно: хотя мировую славу братья заслуженно приобрели благодаря книге «Детские и семейные сказки» (1812–1814), в ученом мире они известны как выдающиеся филологи, основоположники германистики как науки о языке и литературе. Главной работой Вильгельма является монография «Немецкий героический эпос» (1829), перу Якоба принадлежат фундаментальная «Немецкая грамматика» (1819–1837) и «Немецкая мифология» (1835), обобщившая дохристианские верования немецкого народа. В 1854 г. Якоб Гримм был избран иностранным членом-корреспондентом Петербургской академии наук. В 1840-х гг. братья-библиотекари приступили к работе над «Немецким словарем», для завершения которой потребовались вековые усилия нескольких поколений ученых-филологов.