Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове - стр. 9
Тело Гоголя опустили в чан и облили сверху холодною водою. Это отвлекло Гоголя, и он застонал, хотел, чтобы оставили его в покое. Гоголя тотчас вытащили, принялись растирать.
Но плоть его не реагировала на старания медиков. Однако и дух его не спешил.
«Обещали лестницу и ангелов! Увы, ничего нет из начертанного словами. Выходит, словеса – обман! И кому, как не мне, знать, что любое писательство есть искушение дьявольское, тщеславие раздутое! Не безобидна игра со словами! Вот они, муки мои, начинаются».
Гоголь вскрикнул. Это ему поставили мушку на затылок.
– Жив! – воскликнул Клименков.
– Не лучше ли будет оставить всё как есть и положиться на волю Божью! – вздохнул Тарасенков и больше для порядка принялся щупать пульс. Пульс убывал и слабел.
Похоронная процессия остановилась. Студенты поменялись. Освободившиеся молодые люди принялись растирать плечи. Тяжела была ноша.
Феоктистов догнал Василия Боткина, известного купца-мецената.
– Василий Петрович, и ты здесь!
– Люду много собралось, неужто и мне не прийти! – с зарецким купеческим говором ответил Боткин. – Слышь, Евгений, народ-то интересуется: не губернатора ли хоронят? А он вон, губернатор-то, здоров-живёхонек разъезжает! Ха, наделал Гоголь шороху своими похоронами!
– Ты груб, Василий!
– Обижусь! – погрозил Боткин. – Ой обижусь! Не будем пикироваться! Не в салоне мадам Салиас! Да и молод ты ещё.
Феоктистов недавно сошёлся с Боткиным, но уже успел заметить, что купец был добродушен, незлоблив, и, как многие, пользовался этим.
– Не будем, не будем, – быстро сменил тон Феоктистов. – Но смотри, Василий, сколько народу собралось! Велик Гоголь! Велик!.. Жаль, мало виделся с ним!
– Да… нелюдим был. Я с ним так и не сошёлся накоротке. Говорят, от голода помер. Неужто я бы не уважил такого человека?
– Эх, Василий! – с укоризной воскликнул Феоктистов. – Всё ты на свой аршин меряешь! О вечном надобно думать! Вот… для меня Гоголь – всё! Я его никогда не забуду. Великий человек!
– Пойдём-ка лучше подсобим господам студентам! – ответил на пафос приятеля практичный купец.
Боткин и Феоктистов взялись за гроб.
– Эх, – крякнул Боткин.
И качнул он Гоголя, хорошо качнул, во всю купеческую удаль.
Деньков этак на пять, может, шесть… вперёд.
На столе у губернатора Москвы графа Закревского лежал томик с произведениями Николая Васильевича Гоголя. Спустя несколько дней после похорон граф решил перечитать кое-что из написанного этим «странным хохлом». Начал читать и увлёкся. «Н-да… едкий был литератор! Но как метко схвачено! – дивился он гоголевскому таланту. – Конечно, я видывал такое общество и типов таких, однако же, нельзя вот так прямо об этом писать! Смело!..»
Закревский закрыл книгу, поправил свой знаменитый набриолиненный завитой клок волос на макушке лысого черепа, провёл рукой по гладко выбритым щекам.
«Поди Гоголь меня тоже бы описал! – подумал он, разглядывая себя в зеркале. – Похож! Бороды вон заставлял Аксаковых сбрить. Чем не повод для сатиры. – Закревский ещё раз провёл по гладким щекам. – Так для пользы отечества сие необходимо, ещё Пётр Алексеевич пример нам давал! Да и как Москвою-то управлять, ежели московские бороды иногда не укорачивать! Зарастут ведь, замшеют. – Губернатор покосился на открытые страницы книги с портретом Гоголя. Казалось, писатель иронично улыбнулся. – Ну, хорошо! – стушевался Закревский. – Ужо скажу Сергею Тимофеевичу – пускай растит! А сын – ни-ни!» – И довольный таким соломоновым решением генерал-губернатор велел секретарю запускать первого из виновников.