Ф. А. Абрамов. Сборник - стр. 76

Марфа на ходу, не здороваясь, забасила:

– Что на фронте деется?

У Анфисы сразу пропала всякая радость от встречи.

– Воюют…

– Знаем, что не овец пасут. Как воюют?

– Все по-старому…

– Отступают? Куда же дальше? Ведь и у России край есть! – И Марфа круто повернула назад.

– Ты хоть бы о доме своем спросила! – крикнула вдогонку ей Анфиса.

Марфа обернулась, свирепо сдвинула брови:

– Небось стоит? Не улетел? – Она схватила косу и, поплевав на руки, с ожесточением, с шумом врезалась в траву.

– Экая сумасшедшая, – укоризненно покачала головой Варвара. – Вот завсегда так: наорет, накричит. Нет чтобы ладком, как люди… Разве Анфисы вина, что немец наступает?.. Ничего! – подмигнула она, усмехаясь. – Это она по первости так, а злость сорвет – хоть гужи из нее тяни.

Анфиса стала раздавать письма.

Варвара, принимая письмо, вся обомлела от радости, начала вытирать руки о передник, потом, развернув письмо и прочитав первые строчки, поглядела на всех влажными счастливыми глазами:

– Бабоньки, Тереша-то мой… Опять наградили… Ну Терентий Васильевич приедет – не узнать, возгордится, куда и посадить…

– Нету нам нынче ни от которого? – крепясь, спросила Дарья.

А в сторонке худая, бледная Павла, не спрашивая, горько и безнадежно заплакала:

– Господи, с ума сойду. Как ушел – ни слуху ни духу. Да что же это такое?..

Меж тем подошли Софрон Игнатьевич, Федор Капитонович и сзади всех, тяжело дыша, – Марфа.

Присели тут же на подсыхающую кошеницу.

– Ну что там на белом свете? Рассказывай, – не глядя ни на кого, но уже примиряюще буркнула Марфа.

– Да, да… все расскажи, Анфисьюшка. Как есть расскажи, без утайки, – взмолилась Аграфена. – Мы ведь здесь что в тюрьме. Кругом лес да лес, света белого не видим. Я ночью-то не один раз встану, выйду из избы, в домашнюю-то сторону гляну, прислушаюсь. Думаю, уж не стреляет ли где. Может, думаю, немец и к нам припер… Вот ведь до чего дошла.

– Не плети чего не надо! – оборвала ее Анфиса. – С ума сходишь! На краю земли живем – какой у нас немец?

Некрасивое, угловатое лицо Аграфены просияло:

– Наругай меня, Анфиса! Пуще, пуще наругай! Блажь хоть в голову не полезет.

Анфиса, как умела, рассказала про фронтовые и домашние новости, потом, окинув всех строгим взглядом, сказала:

– Ну теперь сказывайте вы, работнички дорогие.

Никто не говорил. Сидели понурив головы, молчали.

– Что же, так и будем в молчанку играть? – снова спросила Анфиса.

– Ты его спрашивай, – кивнула Марфа в сторону бригадира. – Чего к нам пристала?

Федор Капитонович, давно уже искоса присматриваясь к председателю, решил: «Знает», – и пошел напролом:

– Беда с нашим братом. Ладу нету, кусок изо рта рвем…

Ему не дали договорить:

– Это у тебя-то кусок изо рта рвем?

– Вырвешь, как бы не так, зубы сперва обломаешь!

– Двенадцатый год колхоз потрошишь, – видим, не слепые!

– Да что же это, Анфиса: мы тут убиваемся, а он об корове своей…

– Да уж так: для кого война, а для кого мошна!

Кричали, препирались еще долго, а потом женки в один голос: замену давай!

– Ну, раз так… – сказала Анфиса, – снимать будем.

Федор Капитонович приготовился было ко всему, но этого все же не ожидал. С секунду он сидел как громом пораженный, потом вскочил на ноги, заметался, замахал руками:

– Это меня-то снимать? Ты меня ставила? С первого дня колхозной жизни… Про меня в газетах печатали… премии давали… Да за такое дело… Ты с весны на меня зуб держишь – союзки забыть не можешь…