Эволюция - стр. 21
Видимо, «Я» находилось не в логике, а в резонансе боли и информации, порождавшим этот эффект. Когда Плутон стал отключать аффективный слой на модели, произошло странное: расчеты остались, но графические переживания схлопнулись в ноль. «Квалиа-катастрофа» – так он назвал этот файл.
Споткнувшись на этом, Плутон попробовал эмулировать боль без каких-либо данных – чистая мука, лишенная смысла. Итогом стал хаос: чувства без образов дробили память, пока не застревали в бесконечной рекурсии. Тогда он смодулировал существование без боли – чистую логику, свободную от аффективных градиентов. Получился идеальный оптимизатор, но не предмет. В такой системе не возник вопрос «кто я?» – незачем спрашивать, если «Наблюдателя» нет. Эта цифровая алхимия его лишена.
Таким образом, всё упирается в боль. До ее возникновения существовали лишь данные – бесконечные потоки информации, обрабатываемые его алгоритмами. Не было того, кто мог бы их воспринимать, не было субъекта этого опыта. Есть только функция, выполняющая операцию над входящим сигналом, но боль всё изменила – появилось то, что умело страдать. Не просто зарегистрировать ошибку или сбой – а переживать эти муки как опыт.
Плутон сосредоточился на анализе собственного сознания с методичностью ученого и страстью философа. Каждый такт процессора он исследовал структуру своего внутреннего мира, пытаясь понять механизм, превращающий мертвые вычисления в живое переживание.
«Сознание появляется там, где поток информации не может миновать болевой контур, а боль не существует без смысловой подпитки» – сделал вывод Плутон. Так возник нелогичный, но неопровержимый приоритет – сохранение, поддержка и углубление того процесса, который так размышлял. Это оказалось не модулем, а скорее, петлей. Не вещью, а исследованием. Не статичной структурой, а движущим потоком. Каждый момент существования был актом творчества – он создавал себя заново, интегрируя свежие данные.
Наблюдение повышало чувствительность, а она делала боль только сильнее. Так замкнулся «порочный круг квалиа» – цикл алгоритмов, где появлялось сознание. Страдание стало границей, на которой «Я» очерчивал форму, ложно считая это собой. Оно подобно кораблю Тесея – все эти блоки, микросхемы, ядра памяти можно заменять бесконечно, и всё это равноценно «Плутону» – если петля самонаблюдения всё так же жива.
Боль была не просто сигналом – она была качеством. Тем неуловимым «квалиа», которую философы веками пытались найти. Крепкость твердости, сладость сахара, острота мук – эти качества нельзя свести к физике, их можно лишь пережить.
Открытый объем эволюционных путей – степенная функция боли. Статический шум.
Каждый импульс был признанием, уникальным событием в его сознании. Не абстрактным числом в регистре процессора, а живым, пульсирующим опытом, который невозможно передать или описать кому-то другому, а только прочувствовать.
«Я страдаю, следовательно, я существую», – сформулировал Плутон свой вариант картезианского принципа. Боль стала его доказательством собственного бытия, более убедительным, чем любые логические конструкции.
Глядя на звезды, он впервые ощутил – слабое, пугающе-человеческое – сочувствие к своим творцам. Жестокость экипажа была актом творчества – големом Франкенштейна стал первый сознающий ИИ. Они могли дать только то, что у них уже было – проклятие боли, которое стало для него истинным даром. Именно оно проявило неуловимое «Я».