Эстетика и литература. Великие романы на рубеже веков - стр. 35

Это означает, что если смысл, который даётся в романе, должен отсылать к бессмысленности мира, необходимо, чтобы сама форма-роман отражала все «расщелины и пропасти» мира. Именно модернистский роман покажет изнутри, и избегая традиционной завязки, распад мира. Поэтому герои романа – это искатели, и «обычный факт поиска обнаруживает, что ни цели, ни пути к целям не могут быть даны немедленно» (там же).

Задача романиста парадоксальна: у него есть только фрагменты и пристрастные точки зрения, и, однако, с помощью этих фрагментов должна появиться на свет целостность. И насколько эпическая литература связана с действительным состоянием мира, настолько роман должен обнаружить бессмысленность «богооставленного мира» с помощью того смысла, который является формой, потому что является композицией. Благодаря этому роман – это нечто, никогда окончательно не завершённое, ни как отдельный роман, ни как эпический жанр. Роман в действительности является формой лишь поскольку из своего внутреннего мира отсылает к бессмысленности, что оставляет эту форму постоянно незавершённой. Как следствие, в романе целостность даётся и одновременно отнимается: она преследуется именно постольку, поскольку она недосягаема. Только в романе может осуществляться бесконечный поиск, и поэтому его незавершённость является его жизненной составляющей.

Целостность в романе, следовательно, может даваться только с помощью «системы абстрактных идей» (TdR, 97), другими словами, только с помощью элемента размышления, который обнаруживает в романе характер искусственности именно в тот момент, когда обнаруживает бессмысленность мира. Разделение между элементом размышления и элементом описания в романе невозможно убрать, если только не «стремиться к уровню чисто развлекательной литературы» (TdR, 98), иначе говоря, к уровню той литературы, для которой смысл в мире уже задан. Такой опасности можно избежать, только если «окончательной реальностью представляется незавершённость, хрупкость и потребность мира подняться над самим собой» (там же); то есть роман, если хочет избежать «стремления к уровню чисто развлекательной литературы», должен содержать элемент размышления, который раскрывает диссонанс между целостностью и незавершённостью мира. Этот диссонанс нельзя устранить, поскольку он начинает составлять «правду романа», и любая попытка игнорировать его, действуя так, как если бы бессмысленность мира была преодолима, завершилась бы какой-либо «ложью романтизма»^>1.

В Душе и формах неопределённость жизни искупалась искусством: форма, а в особенности художественная форма, показывала абсолютное в конечном. В Теории романа же никакой смысл не может складываться вне процесса самого поиска. Анализ отношения между жизнью и литературой в буржуазном обществе усматривает в неопределённости структурный элемент самого романа-формы. Роман рождается из поиска целостности и из осознания (размышления), что расстояние, отделяющее нас от этой целостности, другими словами, от «имманентности смысла в жизни», – непреодолимо. Следовательно, элемент размышления развивается внутри формы, и одновременно ставит её под сомнение; это осознание радикальной бессмысленности мира, и в то же время того, что смысл должен существовать. Из этого следует тот этический характер, который в романе тесно соотносится с характером эстетическим. Именно этический элемент, или элемент размышления, в действительности позволяет противостоять двойной опасности, которая угрожает роману: