Есенин, его жёны и одалиски - стр. 51
19 февраля 1921 года Есенин подал заявление в отдел бракорасторжения на развод с Райх: «Прошу не отказать в вашем распоряжении. Наших детей – Татьяну трёх лет и Константина одного года – оставить для воспитания у моей бывшей жены, беря на себя материальное обеспечение их».
Сразу отметим, помогал Сергей Александрович плохо: деньги на детей Райх приходилось из него буквально выбивать. Хорошо, Зинаиде Николаевне удалось устроиться на работу. Помогли давние связи отца: попала в секретариат Н.К. Крупской, ведавшей Народным комиссариатом просвещения. Собранная, умная, деятельная, Райх вскоре стала заведующей отделом. В её распоряжении был транспорт того времени – «пара гнедых» и кучер, что вызывало откровенную зависть Мариенгофа, отпускавшего по этому поводу злые шутки.
Не довольствуясь работой, Зинаида Николаевна поступила учиться в Государственные высшие режиссёрские мастерские, которые вёл В.Э. Мейерхольд. Довольно скоро Всеволод Эмильевич обратил внимание на красивую молодую женщину. И вскоре, писал драматург И. Глазков, в запутанных кривых переулках между Тверской и Б. Никитской можно было встретить тесно прижимавшихся друг к другу и накрытых одной шинелью мужчину и женщину.
Хотя и кривы, и темны были тогда московские переулки, но тайну великого режиссёра и его ученицы сохранить не смогли. Есенин буквально взбеленился. Но что он мог сделать? Сам написал заявление на развод. Сам захотел свободы, хотя имел её пудами. Недовольство собой и Зиной выразил в довольно вульгарных частушках:
Вс. Мейерхольд с Костей Есениным и матерью З. Райх
«Сука!» – это о матери своих детей, которых она сберегла в годы разрухи, эпидемий и голода. Которая сама была на краю гибели и попала в неврологическую клинику… Многое могла бы сказать Райх Сергею Александровичу, но всё прощала и держала в себе – любила. Да и он ярился по той же причине.
От неприятностей с женой Есенина отвлекла встреча 3 октября 1921 года с великой американской танцовщицей Айседорой Дункан. 5 октября он получил развод, а Райх – возможность начать жизнь сначала. Бывший супруг, по возможности, мешал ей. По ночам пьяный приходил «навещать» детей. Колотил в дверь Мейерхольда до тех пор, пока ему не показывали их крепко спящими в своих кроватях. В нагрудном кармане пиджака носил фотографию Тани и Кости. Любил показывать её кому ни попадя (вплоть до любовниц). О своём отцовстве не преминул сообщить берлинским репортёрам после возвращения из Америки:
– Я еду в Россию повидать двух моих детей от прежней жены… Я не видел их с тех пор, как Айседора увезла меня из моей России. Меня обуревают отцовские чувства. Я еду в Москву обнять своих отпрысков. Я всё же отец.
Вот именно: «всё же». По случаю.
Таня и Костя не знали отца: приходил он редко, подарков не приносил (считал, что дети должны любить его, а не подарки), с ними не занимался, а только давал наказы в отношении их воспитания. Напоминания бывшей супруги о его долге перед детьми выводили Есенина из равновесия:
– Требует, тянет, как из бездонной бочки. Можно подумать, впроголодь живёт. Это за спиной у Мейерхольда!