Еретическое путешествие к точке невозврата - стр. 40
– Родителей нет, я сирота, а вот родственники есть, в Тюрингии. Но они знают, что я ведьма, и предпочитают со мной не связываться. Они меня и на порог не пустят.
– Плохо дело… – покачал головой Вольфгер. – А что, если тебе поехать с нами?
– А куда вы едете? – расстроенно спросила Ута. До неё вдруг дошло, что завтра её спасители, сильные, добрые и уверенные люди, с которыми спокойно и ничего не страшно, уедут по своим делам, и она опять останется наедине со священником, старостой и озлобленными крестьянами.
– Мы едем в Дрезден, к архиепископу Майнцскому. Ты можешь поехать с нами. Из Дрездена мы будем возвращаться той же дорогой и завезём тебя домой. Старосту деревни я как следует припугну, чтобы в твоё отсутствие не обижали служанок и не разорили дом.
– Знаешь, Вольфгер, – задумчиво сказала Ута, – мне кажется, я никогда больше не смогу жить в этой деревне. Не смогу я забыть то, что они хотели со мной сделать, а родственники Ганса всегда будут винить в его смерти меня. Добром это всё равно не кончится.
– Н-ну… Тогда поедем ко мне, будешь жить в моём замке или, если захочешь, построим тебе дом, такой же, как этот. Служанок своих перевезёшь.
– В качестве кого я буду жить в твоём замке? – прищурилась Ута.
– Да хоть в качестве повитухи! У меня в замке нет ни лекаря, ни цирюльника, ни костоправа. Будешь меня лечить!
– Ты собираешься рожать? – рассмеялась Ута.
– Будешь насмехаться над моей баронской милостью, заточу в темницу! – пригрозил Вольфгер.
В комнату вошёл Карл:
– Мой господин, пришли священник и староста. Прикажете впустить?
– Впусти, – нахмурился барон. – Ута, будь добра, выйди на минутку, разговор у нас будет короткий, но неприятный.
Ута отрицательно покачала головой, из комнаты не ушла, но отодвинулась в тень так, что её почти не было видно.
Вольфгер сел в кресло у стола, повёрнутое к двери. Он был в расшнурованном дублете[24], надетом поверх белой крахмальной рубахи. На шее висела золотая баронская цепь с гербовым медальоном. Невзирая на дворянскую моду, Вольфгер не носил ни бороды, ни усов, а волосы стриг очень коротко. Гости вошли и остановились у двери, подталкивая друг друга вперёд.
На оробевших священника и старосту смотрел человек лет сорока, с уже начинающими седеть висками, скуластым лицом, глубоко сидящими серыми глазами и тонкогубым ртом. Лицо владетельного барона было замкнуто и холодно.
– Так, – сказал он. – Во-первых, на мне кровь. Вот вира[25] за убитого, – барон бросил на стол звякнувший металлом замшевый мешочек. – Здесь деньги на погребение и на опеку детей, оставшихся сиротами. Староста, надеюсь, ты понимаешь, что присваивать эти деньги тебе не стоит? Ну-ка, посмотри на меня.
Староста заглянул в глаза барону и вдруг почувствовал, как кожу на его шее обдирает грубая висельная верёвка, а по ногам бежит тёплая струйка предсмертной мочи. Он судорожно сглотнул.
– Ваша милость, не извольте беспокоиться, всё будет сделано по совести…
– Смотри, я проверю. Если что, повешу первым тебя. И не пытайся сбежать, в Саксонии я тебя найду везде. Надо будет – повешу и тебя, поп, не посмотрю на сан. Так что предупреждаю обоих. Во-вторых, завтра я уезжаю в Дрезден. Фройляйн Ута едет со мной. Она вернётся также вместе со мной с новой грамотой от архиепископа, подтверждающей её разрешение на занятия целительством. Но если за время её отсутствия с этим домом и служанками случится что-то нехорошее… Староста, надеюсь, ты понял меня?