Эра негодяев - стр. 17
Любимое дитя Юрия Владимировича, рожденное им в краткую бытность главой идущей к своему концу державы – Управление пережило и своего отца-основателя, и крушение империи, и посттравматический шок, последовавший вслед за беловежскими событиями, и все остальные беды и горести, что обрушились на просторы одной шестой части суши в последующие годы. Сжав зубы, затаившись – но пережило, продолжая делать свое дело; благо, гений Последнего Царствующего Чекиста обеспечил ему финансовую и организационную независимость от каких бы то ни было влияний извне. Крючков еще знал о его существовании – Бакатина же уже никто не посчитал нужным ввести в курс дела; дальнейшие фигуранты, сменявшие друг друга в креслах руководителей специальных контор – уже просто ничего не знали о деятельности Управления. В девяносто третьем году, во время октябрьского мятежа, некоторые сведения о существовании этого учреждения все же стали известны окружению Верховного либерал-реформатора – но лишь фрагментарные и недостоверные; руководству Управления Н пришлось принять в свой штат человека из финансового управления министерства обороны, который присматривал бы за расходованием средств – по счастью, те, со стороны, решили, что Управление – это всего лишь информационный центр для поддержания связи с законсервированной агентурой в бывших странах «народной демократии», и их пыл слегка поостыл. Генерал Калюжный своих вновь объявившихся кураторов в этом, похоже, достаточно глубоко в ноябре девяносто третьего убедил – во всяком случае, большую (и главную) часть деятельности Управления Н тогда в очередной раз удалось надежно скрыть от «своих» – которых, в отличие от чужих, было страшно трудно отвадить от излишнего любопытства.
Генерал и его сотрудник вошли в калитку, предварительно приложив к почти незаметному окошку слева от входа идентификационные карточки, схожие с кредитками. Незамедлительно возникшему у дорожки наружному охраннику они предъявили уже свои служебные удостоверения (хотя резвый секьюрити знал их в лицо и видел, наверное, уже тысячу раз), а, оказавшись в тамбуре перед главным входом – по очереди приложили большие пальцы правой руки к недреманному зеленоватому глазу считывающего устройства, закамуфлированному под глазок видеокамеры наружного наблюдения.
– Сиди, сиди. – генерал пресек попытку внутреннего охранника вытянуться в струнку, и, обернувшись к Левченко, взглянув на часы, приказал, – Давай-ка через десять минут ко мне. Послушаешь одного человечка – тебе будет полезно. Да и мне – давно его не видел, буду рад послушать. Хотя… – на мгновение по лицу генерала пробежала легкая тень. – Впрочем, не важно. Жду!
– Есть.
Через десять минут подполковник поднялся на второй этаж, в кабинет генерала.
– Разрешите, Максим Владимирович?
– Давай, заходи.
В кабинете генерала, с окнами, выходящими на сторону, противоположную улице, и по этой причине не закрытыми наглухо стальными роллетами, кроме хозяина, сидевшего не в своем «штатном» кресле во главе скромного, но довольно внушительного по размерам стола из карельской березы, а на стуле у приставного столика – Левченко обнаружил пожилого, сразу видно – тертого жизнью, седого и изрядно потрепанного мужика. Не мужчину, тем более – не господина – а именно мужика, каких еще немного осталось в забытых Богом и людьми деревнях Нечерноземья. Тот сидел напротив генерала и никакого трепета перед Большим Начальником внешне не выказывал – наоборот, было такое впечатление, что это именно он, а не Калюжный, и был настоящим хозяином этого кабинета.