Эликсир жизни - стр. 4
Я онемела: сражение проигрывалось вчистую. Пора было плевать на его высокородное происхождение и больше не либеральничать.
– Это что такое?.. – ужасным шёпотом вопросила я, поднимая изуродованную туфлю и потрясая ею под носом остолбеневшего князя. – Это как называется?! Я в чём теперь ходить буду?!
– Прости меня! Я куплю тебе завтра новые! – очертя голову, пообещал князь. – Прости! Я тебе подарю туфельки! Хрустальные! Ты – моя Золушка!
– Что–о? Да ты знаешь, что это за туфли!?
Туфлю было нестерпимо жалко. Она мне дорого досталась, учитывая специальную поездку в Москву и пятичасовую толкотню в ГУМе. Я разъярённо размахнулась, метя княжескому потомку туфлей прямиком в нахальный лоб.
Потомок легко отскочил в сторону – и я стремительно полетела по древним ступеням замка в подземелье с привидениями, цепями и дикими зверями. В смысле, в подвал. К счастью, князь оценил опасность – я была поймана на полдороге за хвост и крепко припечатана к стене за обе руки. Распята.
Я дёрнулась – вырваться не получилось. Финита.
– Спокойно, – шёпотом сказал князь, победно улыбаясь. – Стража, вяжите её, это государственная преступница.
Мне было не до игры.
– Ах ты гад!.. – пытаясь вырваться, зашипела я. – А я–то думала… я–то думала, что я тебе нравлюсь!
– Это правда… Очень нравишься… очень…
Не отпуская моих рук, он безнаказанно провёл губами по моей щеке, потом по виску, потом по ресницам…
– Очень… ты такая соблазнительная…
В одном из скверов он успел мне рассказать, что занимался не только танцами, но и фехтованием, прыжками в воду, скаканием куда–то там на лошади и ещё чёрт знает чем – и я это многоборье немедленно оценила. Уворачиваться от его губ было неимоверно сложно, я, деморализованная потоками нежности, изо всех сил топтала инстинкты, старалась не слабеть и копила в себе ненависть на дальнейшую борьбу.
С прикованными руками у меня было два выбора: кусаться или лягаться, но я не умела ни того, ни другого, и если честно, мне его было как–то жаль, он был так молод, мало ли что… Вдобавок мне всё время приходилось караулить ускользающие бретельки сарафана, так что времени на обдумывание нападения у меня было катастрофически мало – времени было только на оборону.
– Пусти! – я в очередной раз сильно дёрнулась, в очередной раз не вырвалась, а лишь вызвала очередной тихий смех и очередную лавину лёгких, словно свежий ветер, обезволивающих поцелуев.
– Пусти! Отпусти меня немедленно! – требовала я, в отчаянии мотая волосами. – Я буду кусаться… я буду пинаться…
– Не будешь… – шептал он.
И да, я не кусалась и не пиналась, но дёргалась, пыхтела, выкручивалась, отмахивалась от собственных волос, – в общем, несмотря на тесные объятия, мы мало напоминали романтичную парочку в момент лирического прощания.
– Мне больно! – верещала я в отчаянии.
– А ты не сопротивляйся! – иезуитски советовал он, как настоящий потомок древних князей.
Внезапное счастье улыбнулось мне: мы были вынуждены пропустить домой какую–то тётку – княжеские тиски на мгновение ослабли, и я немедленно воспользовалась замешательством: собрала остатки сил – и выпихнула врага в распахнутую дверь.
Он вцепился в меня с реакцией фехтовальщика – и нас, словно нечистой силой, вынесло на волю. Театр военных действий переместился в подлунный мир. Здесь было просторнее, прохладнее, светлее, больше зрителей и меньше стенок.