Эликсир жизни - стр. 5

– Отпусти меня! Слышишь?! Отпусти сейчас же! – бушевала я, стуча кулаками по твёрдой княжеской груди.

– Ты придёшь завтра? – настойчиво спрашивал он, не теряя надежды замкнуть меня в объятия.

– Отпусти меня немедленно! Ну!

– Я тебя не держу! Не кричи!

– Буду кричать! А–а–а–а!!!

– Тихо! Послушай, скажи… ты придёшь завтра? Ну, подожди… ну, скажи… Я буду тебя ждать… Ты придёшь? Я буду ждать! Придёшь?..

– Иди отсюда!!!  Дурак!!!

К подъезду приблизилась пожилая пара, и мы расцепились, тяжело дыша, не сводя друг с друга безумных  взглядов.

– В общем, я завтра приду, – тяжело дыша, пообещал он

– В общем, попробуй только приди! – тяжело дыша,  пообещала я, сердито возвращая на место бретельки.

– Завтра, в одиннадцать, – сказал он, переведя, наконец, дух. – Я тебя найду, – пообещал он. – Смотри вверх, я махну тебе рукой.

И ушёл.

А я осталась, глядя ему вслед со всеми своими взбунтовавшимися чувствами. Он легко и бесшумно канул в заросли на склоне, словно провалился в преисподнюю, а я ещё немного постояла в ночной прохладе, собирая чувства и мысли и разнося их по полочкам.

Лёгкий порыв ветра вдруг принёс мне к самому лицу аромат крымских роз – и я внезапно почувствовала следы тёплых губ на своей щеке, на шее, на плечах, на ресницах… почувствовала чужие ресницы на своей щеке, на шее, на губах…

И вдруг ощутила одиночество.

«Дурак какой–то!»  – пытаясь сохранить самообладание, сказала я себе.

Сказала – и не услышала…

Потому что следы губ не исчезли. Их даже стало как будто больше. А потом ещё больше – и они были нежны, они были головокружительны, они пахли морем… Или розой? Или это просто лепестки роз? Кто–то меня ими взял и осыпал сверху?

Мне захотелось поднять голову – это сверху сыплется?

Глупо!

Я разозлилась. Чёрт знает что в голову приходит этими южными ночами! Какие–то лепестки – какое мещанство, тьфу! Вот же вздор! Наверное, из окна выбросили высохший букет, а мне мерещится что–то, романтичной идиотке, хорошо ещё не облили стухшей водой из вазы!

"Смотри вверх – я махну тебе рукой".

Я сердито подняла голову вверх. Да, было глупо. Я знала, что никто никакие розы не выкидывал, это просто я боролась с собой и старалась забыть эти чёртовы поцелуи, эти чёртовы объятия, эту чёртову оглушительную нежность и вообще всего этого чёртова князя в его дурацкой малиновой футболке, чтобы он пропал со своими танцами, и со своим музыкальным чутьём, и со своими… со своими… в общем, со всем своим донжуанским, ловеласовским добром! Вот! Именно так: чтоб он пропал! Ко всем чертям собачьим! Да!

Я вернулась домой к Милке вся в трофеях: взлохмаченная, испачканная извёсткой, босая на одну ногу, с туфлей в одной руке и каблуком в другой. Не обращая внимания на Милкины оханья и аханья, быстро и молча приняла тёплый душ, быстро и молча выпила тёплый чай, молча выкурила сигарету, облокотившись на перила лоджии, забралась в постель и долго вертелась, пытаясь заснуть.

Наутро Милкин дядюшка прибивал в кухне мой каблук и, помирая со смеху, рассказывал  Милкиной тётушке, что я бью поклонников туфлями по зубам только так…

* * *

Миндаль кончился за два человека передо мной. Воистину сегодня был день потерь. Мне оставался выбор: напиться или топиться. В море были медузы, топиться было неэстетично.

"Пойду напьюсь" – решила я и пошла через площадь к белой кафешке с гордой надписью "Сокобар".