Егорьевские тайны. Проклятая шкатулка - стр. 5
– Вот заладила: прикажи, да прикажи! – кричал в ответ Ельский, выходя из себя. – Как я прикажу, когда у Настасьи пузо уж на лоб лезет?! Не дело это – дите отца лишать!
Тут, конечно, купец кривил душой. Вовсе не за дите чужое он беспокоился, не за поварихину дочь, рискующую остаться без мужа, а за честь свою купеческую. Приказать он мог бы, и никто – ни конюх Василий, ни Настасья, ни ее отец, служащий писарем при местной церквушке – не посмели бы возразить или ослушаться. Ельский вовсе не был лют по отношению к своим людям, как некоторые, но и спуску не давал: за каждую провинность – тут же и наказание суровое. Потому и слушались его, старались не задевать, не сердить. В нынешней же ситуации послушание лишь вредило Ельскому. Где это видано, чтоб купеческая дочь за конюхом бегала?! Да весь свет на смех поднимет! Да ни в один дом приличный не позовут! Отвернутся, осудят, презирать станут – пиши пропало… И пока в людской только и разговоров было, что о предстоящей свадьбе, в купеческом доме играла буря. Аннушка металась по двору, как загнанный зверь, то и дело дергая бедную Настасью и задавая ей нелепые поручения.
– Настька! – кричала, высунувшись в окно Аннушка. – А ну, принеси-ка мне воды таз, да побольше!
Бедная Настасья, тяжело переваливаясь и краснея от натуги, тащила медный таз, наполненный теплой водой в покои хозяйки.
– Дура!!! – орала Аннушка, выбивая таз из рук Настасьи. – Мне нужна холодная вода! Что ты мне принесла?!
Настасья, придерживая живот и глотая слезы, ковыляла к колодцу за студеной водой, которая, конечно же, уже была не нужна взбешенной Аннушке.
Челядь все видела, все понимала, но помочь Настасье ничем не могла: разве же пойдешь против хозяина? Одного не могли понять дворовые – зачем Аннушке понадобился конюх.
– Блажит девка, с жиру бесится! – говорили крестьяне, жалея Василия с Настасьей.
***
Настасья ходила смурная, потерянная, будто не невеста вовсе, а вдова, потерявшая мужа любимого.
– Васенька, давай сбежим! – просила она слезно жениха. – Не даст нам подлая житья!
– Да куда бежать-то? – вздыхал Василий, жалея невесту. – Тебе уж и ходить-то тяжело! Барин поймает, тогда уж точно житья не будет. Куда уж тут бежать?
– Да хоть к лешему в лес! – горячилась Настасья. – Чай, примет, не обидит!
– Так-то оно так! – улыбался Василий. – Только прошу тебя, давай обождем, пока маленький на свет появится, да окрепнет. А потом уйдем. Я обещаю!
– Ох, боюсь я! Неспокойно мне, тревожно! Будто беда подступает.
– Не тревожься! – утешал любимую конюх, не меньше нее огорченный сложившейся ситуацией. – Вот обвенчаемся, хозяйка и отстанет от нас. Что она нам сделает?
Пока Василий с Настасьей готовились к венчанию, пока купец Ельский сговаривал жениха для дочери, Аннушка кружилась по деревне, придумывая, как извести ненавистную Настасью и призывая на бедняжку все небесные кары, рассыпая грязные сплетни и настраивая против поварихи маменьку. Возможно, все на этом бы и закончилось, если бы в своем безумии Аннушка не вспомнила про Агафью – старуху-отшельницу, живущую за лесом, у самых болот, в покосившейся от времени и сырости избушке.
Про Агафью знали многие, но говорить о ней не любили – кто-то из-за страха, кто-то из-за неприязни. Обращались к Агафье только самые отчаянные: желающие отомстить обидчику, или приворожить, либо наоборот – отвадить, или извести врага. Магия Агафьи была черной, пропитанной ненавистью и злобой, а потому привлекала далеко не всех. Какую плату брала старуха, никто не знал, а те, кто знали – молчали, видно, нечем было хвастать.