Её ванильное лето - стр. 2
– Мне кажется, на чернике, как и на всем остальном, можно реально срубить денег, – пояснила Лигорская.
– На чернике? – протянул Сашка Хоменок, не выпуская из рук гитары. – Не, это дело нудное. Каждый день горбатиться в лесу, а денег от этого так себе. На сигареты, конечно, хватило бы, да еще, пожалуй, на разную мелочь. А смысл? Мне бабка Степа и так дает, причем больше и за сущие пустяки!
– Ой ли? – поддела его Лигорская.
– Конечно! Вот вчера дрова порубил и дала двадцатку. Эх, если бы что-нибудь крупное такое провернуть, чтоб бац – и куча денег! – мечтательно добавил Сашка.
– Вот бы клад найти! – выпалил Андрей.
– Ха! Клад! Детский сад, – хмыкнул Васька.
– И ни фига не детский сад! – огрызнулся Швец. – Когда-то давно мой прапрадед зарыл горшок с деньгами.
– Это какой такой прапрадед? – подозрительно поинтересовалась Машка.
– Какой-какой – да наш с тобой, конечно! Только не говори, что ты не слышала этой истории. Мне ее прошлым летом девки бабы Дорки рассказали.
– Да развели они тебя! Почему девки бабы Дорки знают об этой истории, а мы с тобой нет?
– Потому что прапрадед наш, свекор бабы Антоли, который умер в войну в землянке у нее на руках, перед самой смертью рассказал об этом своему единственному внуку! Улавливаешь? Деду Савве – сыну бабы Антоли и мужу бабы Дорки!
– Ну допустим, и дальше что? Когда прапрадед клад зарыл? И почему дед Савва не раскопал его, если знал, где он находится? Ведь времена после войны были тяжелые. И еще: откуда у нашего прапрадеда мог взяться этот горшочек с деньгами?
– Не, Машка, ну ты даешь! Ты что же, не знаешь истории нашего семейства? Наш прапрадед был зажиточным мужиком. У него хозяйство было ого-го! И пять сыновей, которые пахали на полях с утра до ночи. У них большой добротный дом был как раз напротив кладбища, там, где сейчас карьеры. Работали они как проклятые. А тут коллективизация! Они не сразу вступили в колхоз, да и кто в здравом уме хотел бы туда вступать? Справедливо ли делиться своим, честно нажитым? Но власти считали по-другому. И на собрании в сельсовете решили, что он кулак, которого нужно потрусить маленько. Их бы, конечно, по миру пустили, но повезло: старший сын, Мирон, был там и, прослышав об этом, пришел к отцу, все рассказал и уговорил его пойти в колхоз, чтоб иметь возможность сохранить хоть что-то. Утром привязали они к телеге коня, корову, овец и свиней и пошли вступать в колхоз. Им пришлось и работать пойти туда. Землю все же отобрали, а потом и дом решили перенести в деревню и приспособить под школу. Разобрали и перевезли. А самих в деревню переселили, как и всех других, кто жил на хуторах, разбросанных по округе. Деревни-то как таковой тогда еще и не было. Вот так. И все же прапрадед наш кое-что от советской власти сумел спрятать, отложить на черный день себе и своим детям!
– Этот черный день для прапрадеда и его детей наступал не единожды потом. Да вот хотя бы тогда, когда сыновья его не вернулись с войны, а дом их сожгли. Или когда он доживал свои последние дни в землянке среди крыс, ужей и вшей, а внуки его ели борщ из крапивы да закусывали его лепешками из лебеды! Почему он тогда не вспомнил о горшочке? Нет, Андрей, это полный бред!
– Машка, да послушай ты! Не понимаешь, что ли? Тогда нельзя было высовываться, выделяться! Прикинь, если б об этом прознали власти? Их бы просто расстреляли без суда и следствия, а клад забрали! Ведь он поэтому и рассказал все деду Савве, своему любимому внуку, надеясь, что со временем все изменится, вот только не уточнил, где именно он клад зарыл. Я предполагаю, это могло быть только где-то на дворе их старого дома.