Единственная для принца. Книга 3 - стр. 28
– У меня-то как раз и не получается, – Зиад угрюмо поджал губы, проводя пальцем по нарисованному туловищу в том месте, где белый пух дракона сменялся человеческой кожей. – У вас здесь не заряжаются артефакты. А без них ничего не получается.
– Это да, не заряжаются, – слегка склонил голову второй принц, соглашаясь или, возможно, сочувствуя. – А сами вы не... можете?
Зиад вздохнул, стараясь не переиграть. Кто знает, насколько те слушатели, что у него сейчас были, могут чувствовать ложь?
– Мой отец владеет только родовой магией. Довольно сильной, – Зиад занял руки перелистыванием страниц старой книги, – а вот мать нам с братом искали именно по уровню магических способностей. Отец хотел, чтобы его наследник был магом не только с родовыми способностями.
Пальцы посла оглаживали каждую найденную картинку. Рисунки действительно были удивительны – очень яркие, несмотря на прошедшие десятки лет, подробные настолько, что хотелось над каждой сидеть и долго рассматривать все детали.
– Ваш отец подбирал себе жену со способностями к магии? – неподдельное удивление в словах принца Вретенса эхом отразилось в его эмоциях.
– Да. Только он не учёл, что наша мать родит двойню, – Зиад с подчёркнутым равнодушием рассматривал низкий потолок башни. «Мне и не жаль вовсе, подумаешь!» – говорил он всем своим видом. – Моему брату, который младше меня на несколько долгих мгновений, передались материнские способности. Он сильный маг. А мне... Мне – жалкие крупицы, позволяющие лишь пользоваться накопителями.
Вретенс двинул бровями, и Зиад уловил в его эмоциях тонкую нотку сочувствия.
– Понимаю. А хотите, я покажу вам самые старые свитки, ещё тех времён, когда письменность была в самом зачаточном состоянии?
Кажется, история всё объяснила, потому что наконец второй принц переключился с магии и всё остальное время посвятил рассказам о своих сокровищах. Потому что, как это выходило из его рассказа, именно он, практически единственный в семье короля Оландезии, умел и любил читать.
Принц Вретенс был всё так же сдержан и немногословен. Но Зиад по мельчайшим признакам — плавности жестов, тёплым интонациям в голосе, скрываемой гордости в голосе – чувствовал, что принц любит книги. Это было сильное, глубокое чувство. В эмоциях разливался не полный покой замёрзшего моря, а умиротворение мелкого лесного озера в самую жаркую летнюю пору. И это странным образом придавало принцу что-то симпатичное. Именно сейчас господин посол подумал о том, что вот такой правитель на престоле Оландезии был бы куда лучше и для самой Оландезии, и для соседей, и даже, несмотря на все его недостатки, для него самого и его Рады. Лучше, чем старший принц.
Оставалось только горько сожалеть, что это невозможно.
Этой стране не хватает просвещенности. Такой же, как у второго принца любви к книгам. Слишком уж сильно сказалось варварское искоренение магов, слишком уж упрямо шаманы не пускают вперёд, словно камни на ногах утопленника, затягивают на дно. Туда, где тихо, и ничего не происходит. В душе у посла Марун появлялась симпатия к этому человеку.
Но вспоминались рубцы на спине любимой, и простить принцу его равнодушия все же не получалось. И когда уже на обратном пути появилось мгновение, чтобы снова подстроиться и задать вопрос, Зиад хотел спросить об одном: как этот человек, единственный, в котором хоть бы и после долгого копания можно было найти что-то хорошее, мог не помочь молоденькой девчонке, его Рада-сти? Это вопрос мучил его, отзываясь болью где-то там, где были душа, сердце и его любовь, огромная как костёр из самых сухих поленьев, и такая же горячая.