Джентльмен и вор: идеальные кражи драгоценностей в век джаза - стр. 38

Однако из большинства камней и жемчуга делали новые ожерелья, броши и кольца, которые опять покупали состоятельные нью-йоркцы. Некоторые покупатели знали или подозревали, что вещь краденая. «Тех, кто хочет подешевле купить драгоценности, обычно мало заботит их происхождение, – писала в 1927 году газета “Бруклин Дейли Игл”, – и если на украшении нет каких-либо опознавательных знаков, они непременно воспользуются случаем и его купят». И не исключено, что эти камни в один прекрасный день вновь окажутся в кармане вора. «У камушков, – отмечал Бэрри, – причудливый жизненный путь».

Он внимательнейшим образом изучал не только своих будущих жертв, но и саму теорию ювелирного дела. Из иллюстрированного еженедельника «Джуэлерс секюлар» он узнал, как на стоимость камней влияют размер, цвет, чистота и то, насколько они редкие. «Я не упускал ни единого аспекта», – рассказывал он. Ведь чем больше знаешь, тем больше денег можешь требовать со скупщиков. Те же обычно соглашались выплачивать лишь небольшую долю от стоимости краденых камней – где-то от десяти до двадцати процентов, – а значит, если Бэрри хотел лучше заработать, ему требовалась добыча покрупнее. В золотую пору своей карьеры, в середине 20-х, он, по его собственным оценкам, добывал драгоценностей как минимум на полмиллиона долларов, что приносило ему ни много ни мало сто тысяч в год – полтора миллиона в сегодняшних ценах. «Главная сложность, – сетовал он, – найти скупщиков, имеющих под рукой достаточно наличных для моих объемов».

Бэрри осваивал и совершенствовал новые приемы своего прибыльного ремесла. Он дал себе зарок ни за что не оставлять отпечатков пальцев и был буквально одержим перчатками. Он не снимал их даже в поезде по пути на дело и обратно: а вдруг проводник что-нибудь заподозрит, и тогда полиция найдет его отпечатки на отрывном талоне? К лестнице он голыми руками не притрагивался. Если в усадьбе был ночной сторож, Бэрри изучал маршрут его обхода территории и вычислял, в какое время лучше пробраться внутрь; лишь однажды – хвалился он – сторож застал его врасплох и ему пришлось удирать. Сторожевые собаки тоже не служили серьезной преградой – их несложно успокоить или войти к ним в доверие. У Бэрри был свой пес, и его запаха хватало, чтобы свирепый настрой сменился виляющим хвостом. Иногда, чтобы пес отвлекся и хоть какое-то время не вылезал из конуры, он приносил ему лакомство или приводил с собой суку. «Почти у всех сторожевые собаки – кобели, – отмечал он. – Это ошибка».

Он не жалел времени и труда на планы отхода. «Это обычный здравый смысл, – указывал Бэрри, – но некоторым жуликам попросту не хватает на него мозгов». Ведя разведку у очередной усадьбы, он всегда смотрел, где ближайший полицейский участок, и прикидывал, каким путем, скорее всего, поедет патруль в случае вызова. Если дом входил в маршрут полицейского обхода, он проникал туда, когда знал, что патрульный сейчас – в самой удаленной точке. «Всегда можно рассчитывать, что до прибытия полиции у тебя будет минут пять-десять, – отмечал он. – Хороший бегун, если он при этом пользуется головой, многое успеет».

Бэрри по несколько дней исследовал территории вокруг богатых анклавов в пригородах Нью-Йорка. Во время одной из таких вылазок он обнаружил скрытую в лесу тропинку, которая на протяжении около десятка миль – от Тарритауна до Йонкерса – шла рядом с основной дорогой, и порой, возвращаясь с успешной охоты, он ею пользовался, чтобы незаметно наблюдать, как навстречу со свистом несутся полицейские машины. Однако в большинстве случаев он предпочитал поезд, куда запрыгивал на мелких полустанках. При подготовке он изучал расписание и всегда знал точное время прибытия поезда, который быстро доставит его на Манхэттен. «На каждом деле, – хвалился Бэрри, – у меня все было распланировано поминутно – как на радио».