Двенадцатое рождество - стр. 4

– Ну а что за подарки? – Н. поерзал на пуфе, в животе, забывшем о куске хлеба с прошлой недели, неожиданно заурчало.

– Каспар, Высший Дух, представитель Кармического Совета, Хранитель Контрактов, дарит «золото», – торжественно начал художник.

– Ты серьезно? – разочарованно протянул Н. – Так предсказуемо.

Автор успокаивающе поднял руку:

– Под «золотом» имеется в виду блеск твоего таланта, таланта души исполнить Контракт.

– Но ты изобразил… – Н. протянул палец к картине.

– Зеркало в золотой оправе, – рассмеялся Автор. – В нем душа должна разглядеть свой талант.

– Слушаю и не перебиваю, – Н. смиренно сложил ладони вместе и принял позу послушного ребенка. – Прошу, продолжай.

Художник благодарно кивнул:

– Бальтазар, Высший Дух, Перевозчик, первый, кто встречает душу после воплощения, – дарует «смирну», энергию времени, которой подобно обмазыванию тела при погребении окутывает душу на период воплощения, по сути, его подношение есть энергетический сосуд души, срок воплощения и… напоминание о том, что тебя ждут «Дома».

Мельхиор, Высший Дух, представитель Совета Наставников, Учитель, тот, кто наполняет энергией желание познавать мир, подносит «ладан», потенциал духовного развития души на воплощение, он, по сути, ставит метку на Граале человеческой души, до которой она способна наполнить себя Божественным Светом, Истиной на данной ступени эволюционного развития.

– Поэтому у Бальтазаров, у всей четверки, в руках сосуды в виде песочных часов, – прошептал пораженный рассказом художника Н., а его собеседник добавил:

– А у Мельхиоров облако дыма, бестелесное, как сам дух.

– Скажи, – Н. нетерпеливо указал на полотно, – почему возле одного младенца волхвы – три старца, возле другого все трое зрелые мужи, у третьего – три юноши, а у четвертого – и старец, и юноша, и муж?

– Каспар имеет разный возраст в зависимости от сложности Контракта воплощенной души, Бальтазар «указывает» точный возраст покидания душой плотного плана, Мельхиор есть метка возраста души, ее положения на эволюционной лестнице, – художник размял пальцы, словно собирался взять кисти в руки, и показал на верхнюю часть «креста новорожденного», где собрались разновозрастные волхвы. – Но этот вариант присущ исключительно ипостасям, приходящим на Землю, остальные миры проще, подумай на досуге над схемой, и многое станет яснее.

Н. уткнулся взглядом в полотно, решив, что досуг уже наступил, тайный смысл знаков, упакованных в сюжет, приобретал понятные очертания: и почему младенцы на одно лицо, и почему касаются друг друга только пятками правой стопы, и почему звезда (Искра Божья) помещена меж ними в качестве «опоры», но вот одинаковость волхвов в других мирах смущала, запутывала, раздражала.

– Не могу сообразить, – сказал он в глубокой задумчивости и повернулся к Автору, но того и след простыл, словно не было вовсе бархатного, с отливом, костюма, печальных глаз и увлекательного рассказа о Первом Рождестве и подношениях волхвов. На пуфе аккуратно лежали маленькое зеркальце, золотая монетка на нем и кусочек ладана, пахнущего точно так же, как и исчезнувший творец картины, возле которой самым удивительным образом оказался в канун Рождества господин Н., пусть он сам и не любит этой высокопарной приставки.