Двенадцатое рождество - стр. 12

– Мимо Рождества греха не пройдешь, его не пропустишь, да и волхвы знают свою работу, эти ребята тут как тут, – садовник весело подмигнул мне. – Появятся в срок. Дар Каспара из Кармического Совета, золото, в качестве напоминания, что «не все то золото, что блестит». По сути, это памятка об ответственности, коею понесет душа, решившись на грехопадение. Предложенная им «золотая монетка» окажется лужей дегтя, стоит тебе позариться на нее. По количеству морщин на лике Каспара поймешь, как много грешил до сего воплощения, а цвет кожи подскажет о тяжести греха, совершаемого в текущий момент (пока еще в тонком плане, в виде замысла), бойся Каспара-мавра, черноликого старца, быть может, вспомнишь слова эти и вовремя остановишься.

Сомнений в том, что передо мной форменный еретик, двинувшийся разумом на почве сотен отсеченных голов и вырванных ног, у меня не возникло, и от осознания сего факта мурашки побежали по спине, на лбу выступила испарина, а сердце сжалось от страха. Рассказчик же, упоенный темой, как ни в чем не бывало продолжал разглагольствовать, уже позабыв об осторожности, довольно громко:

– Дар Бальтазара, Перевозчика, – смирна, напомнит входящему в грех о смерти физической оболочки, которую факт нарушения законов Вселенной и приближает. Но смирна не только «туман забвения», но еще и благовоние. Ибо и сам грех, и его преодоление (покаяние) есть Путь Познания, отвергающий однозначность и самого себя по сути, и инструментов его прохождения.

Бальтазар предстанет в Рождество греха перед взором души двуликим, он будет опечален, с одной стороны, и отнесется с пониманием, с другой (без осуждения), ибо грех энергетически плох, но это всего лишь мера духовного совершенства души.

Уверенный тон палача в отставке завораживал. «Интересно посмотреть, – подумал я, – как он рубит сучья и корчует пни».

Над дверью патио противно запрыгал колокольчик, садовник напрягся, собрался и… весь обмяк, словно торс титана был вылеплен из снега и первые лучи теплого весеннего солнца выявили всю его напускную важность и иллюзорную силу.

– Мне пора, прощай.

Признаюсь, на душе у меня после этих слов полегчало, и я, расслабившись, потерял бдительность и допустил непростительную ошибку, решив пошутить:

– А как же третий волхв, Мельхиор?

Направившийся было к дому садовник резко остановился:

– Мельхиор, Учитель, дар его, ладан, есть смола, прилипающая к крыльям души во время грехопадения и не дающая ей воспарить. Не греши, душа, предупреждает Мельхиор, и тогда не будет дара моего, связывающего и отягощающего.

Явится он, скорее всего, в виде неразумного дитя, ибо духовное развитие откатывается назад всякий раз, когда нарушается Заповедь, и всегда чуть дальше, на ступеньку ниже, чем было до грехопадения.

Он осклабился кривой улыбкой, которую, надо полагать, многие несчастные видели в свой последний момент на Земле, махнул рукой и еще раз подмигнул на прощание:

– Их не пропустишь, мальчик, как и свой грех.

Священник умолк, погрузив сам себя в воспоминания юности, взявшей его незримой рукой Дамы в черном и приведшей к садовнику, палачу и философу. Жизнь человеческая – это процесс, с одной стороны, неустойчивый, не просчитываемый и оттого пугающий, с другой – весьма стабильный и достаточно прочный, а посему – страх перед грядущим, полным неизвестности, надобно заменять мудростью смирения, чем падре и занялся в стенах храма с той самой поры, как вернулся из сада, обновленный, озабоченный и притихший в ожидании Рождества собственного греха.