Два солнца в моей реке - стр. 20
– Почему не мне? А когда?
– Вчера.
Я быстро полезла посмотреть, нет ли у меня где-то новых сообщений. Нет.
– Покажи.
Мариша вздохнула:
– Она спросила, можно ли у нас поживет один ее знакомый, временно. Она же не знает, где мы с тобой теперь живем. Вообще ничего не знает.
– Странно как… И больше ничего?
– Ничего.
– Может быть, это не она?
– Она.
Мариша протянула мне айфон:
– Смотри.
«Привет, Марина! Может ли у вас пожить один мой знакомый?»
– Что за ерунда…
– Ну да. Первое письмо за двадцать лет.
– Не письмо – вопрос, – уточнила я. – Сколько ей сейчас?
– Считай. Ей было тридцать шесть, прошло…
– Ой…
– Ну да.
– А непохоже по фотографии… Пятьдесят шесть? Нашей маме? А кажется, что под сорок, как и нам…
– В Австралии, наверное, по-другому идет время. Это же другое полушарие, они вверх ногами ходят. Или она не работает. Плавает в океане с дельфинами. Они делают ее моложе, своей энергией, и вообще – они же лучше нас. Гладкие, быстрые, веселые… – Мариша подмигнула мне. – Я бы не отказалась от таких друзей. Что-то щебечут, можно не вслушиваться.
– Мариша! Ненавижу этот твой цинизм!
– Поэтому ты там, где ты есть, а я – министр.
– Министр ничего в республике, которой нет.
– Лёль, какая же ты дура… Я удивляюсь, как люди к тебе за советом ходят.
– Так они тоже глупые. Мы с ними на одном языке разговариваем.
Лёля погладила меня по голове.
– Дурашка моя. Даром что кандидат наук. Тебе хватает денег?
Я пожала плечами и сняла ее руку со своей головы.
– Залезь в холодильник, убедись. У меня даже деньги остаются.
– Копи, спрячь и потеряй. Помнишь, как ты потеряла деньги дома? Нашла, кстати?
– Нет. Где-то лежат и смеются.
– Или ты их в химчистку сдала.
– Или сдала. Ничего в моей жизни из-за этого не поменялось. Просто не сделала каких-то глупых покупок. Кстати, а почему ее знакомый не может пожить в гостинице?
– Не знаю.
– Что ты ей ответила?
– Она спрашивает нас обеих. Спрашивает «у вас». То есть помнит, что нас двое.
– Как будто не мать… Давай спросим, как у нее дела? Как она вообще…
– Ты ее простила?
– Не знаю. Наверное, простила.
– Тогда спрашивай сама. Я не простила.
– Как можно не простить мать? Она же не маленьких нас бросила. Она нас родила и вырастила. Мы здоровые и вполне успешные.
– Благодаря ей? – хмыкнула Марина.
– В том числе.
– Ты так разговариваешь со своими клиентами?
– Я их называю посетителями.
– Смешная ты, Лёля. И другая. Наверное, всё как-то не так было у нас в младенчестве, не так, как нам рассказывали. Ничего мы не знаем.
– Если учесть, что всё человечество ничего не знает о своем детстве, рождении и настоящих родителях, то ничего страшного с нами не произошло.
– Если ты очень хочешь знать, родные ли мы, давай сдадим генетический анализ.
– Ты серьезно? – Я посмотрела на Маришу.
– Это теперь просто решается.
Я помотала головой.
– Нет, не надо. Я боюсь. Вдруг мы и правда не сестры?
– Мрак! – Мариша взъерошила рыжие кудри. – Я не о нас с тобой. О нашей маме.
– У нас еще ведь есть брат…
– Ага, или сестра! – засмеялась Мариша. – На одной фотографии похож на дядю, на другой – на тетю. А на третьей – на чучело, забывшее, кто оно. Или еще не решившее.
– Мариша, для министра тебе не хватает европейской толерантности.
– От избытка, как ты выражаешься, толерантности, вся наша жизнь скоро превратится в полный хаос. Я ему противостою, часто в одиночку. И в основном в свободное от работы время.