Дубль Два - стр. 7
– А нас зови Алексеичем, – разрешил дед и приложил горлышко к усам, сразу ополовинив оставшееся. – Только на «Вы» не надо. Один я тут.
Он занюхал горбушкой чёрного, протянув второй кусок мне. Я принял, кивнув с благодарностью. Показалось, что последние слова странный старик произнёс с какой-то старой грустью.
– А почему я не похож на моё имя? – заинтересовался я. И сам удивился этому забытому чувству. Простого живого интереса и вправду давно не испытывал.
– Ярослав – два корня: «ярый» и «слава». Слава о тебе была бы дрянная, залезь ты на сосну-то. А яри в тебе ни вот столечко нету, – он показал маленькую щепотку соли, прежде чем засыпать её во второе яйцо, очищенное точно так же, как и первое.
– А Вы… А ты, Алексеич, откуда знаешь? – дед как раз снова снабдил меня всем необходимым, заняв мне обе руки. Дождался, когда я продышусь, и ответил:
– А чего там знать-то? Я ж леший. Ты только с дороги свернул ко мне – я всё и понял!
Я уставился на старика с опасливым недоверием. Странно. Вроде бы моя нервная система уже давно системой не была, а тут вдруг ни с того ни с сего – критическое мышление. Да после всего.
– Правда? – ничего умнее спросить не придумалось. Рано хвастался.
– Нет, конечно! – возмущённо вскинулся дед. – Тебе сколько лет-то, Ярик, что в сказки веришь?
– Двадцать восемь, – честно, как учили, ответил я.
– Риторический был вопрос, – буркнул старик, глотнув и откусив хлеба на удивление белыми и крепкими зубами.
Я решительно ничего не понимал. Со мной в подмосковном лесу беседовал дядя Митя, который оказался лешим, или не оказался им – тут пока не ясно. Мы выпивали, закусывали и беседовали о риторике. При этом я, вполне возможно, лежал сейчас синим и холодным на водительском сиденьи Форда, тоже синего. И тоже холодного.
– Гляди-ка вон, пока последние мозги-то не сломал, – хмыкнул Алексеич, вынимая из-за пазухи ещё и планшет. Пространственный карман у него там, что ли?
Планшет был китайский, недорогой и не новый, но заботливо завёрнутый в полиэтиленовый пакет. Я таких давно не видел – сейчас перешли на тонкие, шуршащие. Новый материал назывался «ПВД», «полиэтилен высокого давления». Он был экономичнее, дешевле и гораздо слабее того, который «низкого давления» – тот потолще, поплотнее и покрепче. Когда я был маленьким – мама стирала пакеты и вешала сушиться на кафельный фартук между плитой и раковиной, мазнув по плитке коричневым хозяйственным мылом. С тонкими шуршащими недоразумениями такой номер вряд ли прошёл бы. Да и недостатка в них теперь не было – в каждом магазине по нескольку рулонов, рви – не хочу. У деда же пакет выглядел стиранным неоднократно – почти непрозрачный. С историей вещь.
– Вот! Сын подарил, – гордо похвалился старик. – Гляди, видал такое?
И показал мне на экране планшета одну из иконок приложений. Там их было всего штук пять-семь, даже удивительно. А указывал он на синий квадратик, в котором распахнула крылья какая-то белая птица с хохолком и раскрытой книгой на груди. Это я знал – сам таким же пользовался. Импортных новинок детективов, хоррора и прочей жести, что любила читать Катя, там не было, зато современной отечественной прозы – почти вся. Я читал про попаданцев и городское фэнтези. Было интересно. Иногда задумывался, что тогда, в прошлом, было как-то проще и честнее, что ли.