Друзья и Недруги - стр. 2

Повторяю: теперь уже нет смысла спорить о том, чего он хотел и что имел в виду «на самом деле». Его больше нет, остались его дела. Которые будут использоваться другими людьми в совсем иных целях.

Есть, однако, то, что Солженицын унёс с собой в могилу. Вот об этом я и скажу несколько слов.

На Великой Шахматной Доске мира большинство людей – это даже не пешки, а клетки, по которым пешки ходят. Это люди, которые просто живут – в мире, который придуман не ими и, в общем-то, не для них. Кто-то живёт хорошо, кто-то не очень. Но так или иначе, они «принимают реальность как есть», не пытаясь её изменить, никуда не лезут. И гордятся своим здравомыслием.

Есть, конечно, и фигуры – в основном пешки, – которыми делают ходы. Фигуры обычно презирают клетки – потому что быть пешкой и делать ходы, пусть даже ведёт тебя чужая рука, бесконечно почётнее, чем быть клеткой.

Фигуры движимы разными приводными ремнями – деньгами, идеями, верой, страхом и прочими тягами и крючками. Важно то, что фигура, уж если её зацепили, движима этой самой тягой и крючком туда, куда её ведёт игрок. Она может соскочить, да – но тогда ею будет играть другой игрок.

И, наконец, есть игроки – те, которые двигают фигурами, или, за неимением таковых, сами становятся на доску. Но даже встав на доску, игрок не превращается в пешку: он делает ходы сам. Да, ходит он по правилам, и правила эти сложные и жестокие. Но решает он, а не за него.

Солженицын был игроком.

Да, он сотрудничал со множеством людей и организаций, включая довольно-таки опасные (например, спецслужбы). Можно спорить о списке этих людей и организаций и о степени их мерзопакостности. Но вот одного никто не скажет – что он на них работал или им служил. Он именно сотрудничал, в прямом смысле этого слова – а точнее, играл. За или против них, но в конечном итоге за себя. Работал он тоже на себя, а служил разве что своим планам. Планам, а не идеям – потому что для людей такого типа идея является таким же инструментом, как авторучка, пуля или миллион долларов. Это всё инструменты реализации долгосрочных стратегий.

Он рассматривал других игроков, даже очень крупных, двигающих миллионами и миллиардами пешек – таких, например, как Советский Союз или Америка, – как сущностно равных себе. Для него они были «сторонами». Он мог играть против них или за них, но в конечном итоге он играл за себя. Он был политическим субъектом.

Да: он, скажем так, проявлял гибкость. Более того, он умел быть гибким до такой степени, что с точки зрения людей-клеток и людей-пешек это называется «изменой принципам», а то и просто изменой. Очень многое он делал «в качестве уступки», «как жест доброй воли», «чтобы завязать отношения» и т. п. Но это было не тупое и слепое угодничество раба – а расчёт. Не всегда правильный и не всегда честный. И тем не менее.

Именно этого не могли понять те, кто имел с ним дело, – а кто понимал, впечатлялись сильно. Например, когда он писал «Письмо вождям Советского Союза», он переговаривался с ними как равный с равными. «Представляю, как они там все офигели», – говорил мне человек, давший – ещё в советское время – прочесть это самое письмо, в дрянной ксерокопии. С такой интонацией теперь уже не пишут. Вот, например:

А ещё в наших успехах можно увидеть – нельзя не увидеть! – два удивительных провала: среди всех успехов мы сами вырастили себе двух лютых врагов, прошлой войны и будущей войны, – германский вермахт и теперь мао-цзэдуновский Китай. Германскому вермахту в обход Версальского договора мы помогли получить на советских полигонах первые офицерские кадры, первые навыки и теорию современной войны, танковых прорывов и воздушных десантов, что очень пригодилось потом в гитлеровской армии при её сжатых сроках подготовки. А как мы вырастили Мао Цзэдуна вместо миролюбивого соседа Чан Кайши и помогли ему в атомной гонке – эта история ближе, известнее. (Ещё не так ли и с арабами провалимся?)