Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - стр. 32
Не новая уже тема, неоднократно дебатировавшаяся в эмиграции, была искусно подана докладчиком в свежей своей новизной трактовке творчества великого русского мыслителя, отчего еще более выиграла в своей неостывающей злободневности. И. В. Лавошников нарочито обошел слишком известную аргументацию, построенную на «Бесах», где Достоевский пророчески нарисовал картину большевицкого бунта, оперируя романами «Преступление и Наказание» и «Братья Карамазовы», все острие своей мысли, базирующейся на литературно-психологическом разборе произведений писателя-духовидца, направил к вскрытию тех внутренних социальных язв в дореволюционной России и той страшной душевной бездны в Русском человеке, которые психологически подготовили крушение Российской государственности157.
Наибольший резонанс вызвал следующий доклад, читанный им 4 марта 1941 года, под названием «Смердяковщина в эмиграции»:
Эта необычайная и острая тема привлекла на «чашку чая» фашистов и их друзей многочисленную аудиторию, среди которой присутствовали видные представители эмигрантской общественности <…> Доклад вызвал оживленную дискуссию, затянувшуюся на целых два часа, и лучше всего повествующую о содержании злободневного доклада, нежели трафаретный отчет о нем. Прения открылись следующим интересным выступлением Ю. Ф. фон Зиберг:
«– Копаясь в болоте человеческой души, Достоевский собрал там большую коллекцию всевозможных бесов и чертенят. Эти бесы – суть бесы господства, вольнодумствования, сладострастия, оппортунизма, безбожия, зависти, злобы и т. д.
Достоевский рассадил их по душам своих героев. И самого страшного из бесов – кинематографического Кин-Конга посадил в Смердякова. Тип этого отцеубийцы дан Достоевским в чеканной, психологически завершенной форме. Владеющего Смердяковым беса нельзя спутать с бесами других персонажей – ни в „Братьях Карамазовых“, ни в самих „Бесах“.
Все бесы Достоевского общечеловечны, встречаются на каждом шагу в повседневной жизни, и их легко отыскать среди эмиграции. Но бес смердяковщины проявляется только в стихийной атмосфере, в толпе, обуянной слухами, в бунте, в революции». <…>
Выступивший вслед за Ю. Ф. фон-Зибергом инвалид Епифанов протестовал против клейма «смердяковщины». В эмиграции есть смердяковы, но нет смердяковщины. <…> В заключительном слове докладчик, отвечая своим оппонентам, указал, что он был далек от мысли обвинить всю эмиграцию в смердяковщине, но все же подчеркивал, что психология некоторых элементов значительно напоминает Смердякова158.
Оккупация дала Ф. М. Достоевскому новую жизнь, и нацистская печать постоянно сообщала об освобождении классика от оков большевизма:
Советская цензура постаралась изъять и из библиотек, и из школьного преподавания «Бесов» и остальные произведения Достоевского. <…> Получилось так, что в такой номинально самой «свободной» стране в мире, как СССР, Достоевского тщательно прятали от читающей публики, от аудитории, от школьного класса. Все, учившиеся и оканчивавшие в эти годы советскую школу, выходили в жизнь в совершенном неведении относительно такого мирового явления в области литературы, как Достоевский159.
В разговоре о популярности Ф. М. Достоевского за границей даже приводился подробный рассказ о переводах его сочинений в Японии