Дорога в любовь - стр. 22
– Сынок у тебя, девка. Да такой справный, от радость-то.
***
Белые, как снег лепестки усеяли палисадник сплошным ковром, но всё падали, падали. Любушка утерла пот тыльной стороной ладони, бросила на землю кисть из мочала и влезла чуть повыше, почти на крышу. Она закончила белить дом и уже почувствовала тот самый горячий огонёчек, где-то в серединке, который всегда вспыхивал и грел сердечко перед самым приходом мужа. Вся вытянувшись в струнку, она прикрыла глаза от ясного майского солнышка и смотрела вдаль. Там, в самом конце улочки, где дорога упирается в ярко-зеленый холм, должны были вот-вот появиться её мальчишки. И, наконец! Две фигурки – одна большая, широкоплечая, вторая маленькая, крепенькая, появились в золотистых лучах, и, приближаясь, постепенно росли.
– Ой же! Пирог-то, вот мамочки!
Люба кубарем скатилась с лестницы, влетела в сени. В доме стоял такой запах, что сразу стало ясно – пирог в порядке. Огромный, размером с полстола, он золотом отливал в печи и пырхал жаром.
***
– Смотри, милая. Я зеркальце тебе подобрал, точно по красоте твоей. Держи. И шарик…Купи всё же. Даром не могу отдать, он тогда совсем не тот будет. Но и дорого не возьму. Бери. Не пожалеешь.
Мужчина всматривался в её лицо опять, так же, как первый раз, близко-близко. Петрова вдруг почувствовала тонкий запах ладана, поняла, что ей совсем не хочется отстраняться и испугалась.
– Давайте зеркало ваше. Сколько с меня?
Она оттолкнула шар, резко, как будто хотела расколотить его, но тот не покатился, вроде прилип к прилавку. Вскочив с табурета, вытащила бумажку из кармана, сама не понимая, что творит, бросила рядом с шаром, выхватила из рук мужчины зеркало и выскочила на улицу.
Чуть похолодало. Шёл тихий снег, под ногами похрустывало. Вечер был сказочным, но Петрова ничего не замечала. Она неслась по темнеющим улицам, как будто за ней гналась стая волков, крепко сжимая в кармане холодный металл зеркальца.
Уже в своем дворе она остановилась, совершенно задохнувшись, прислонилась с толстому стволу старой берёзы, что росла у самой их многоэтажки.
– Уф. Надо отдышаться. А то, взмыленная, как лошадь. Наплевать на Петрова, но соседка обещала зайти, игрушки кой-какие взять. Господи! А ёлка-то!
Вспомнив, что денег уже нет и возвращаться за ёлкой бессмысленно, Петрова вытащила зеркальце. Оно, действительно, было очень красивым. Тихонько его открыв, и глянув на себя, она вздрогнула. Оттуда, из зеркальных глубин на неё внимательно смотрели огромные глаза худенькой женщины в красиво повязанном белом платке. Резко закрыв зеркало, Петрова постояла еще, разглядывая купленную вещицу. Кто-то с большим вкусом украсил такую безделицу – на темном фоне черненного металла, было выгравировано тоненькое деревце. Оно казалось отлитым из золота. И с него летели белые лепестки. И всё падали…падали…
Петров сидел в кресле и смотрел в одну точку, выпятив нижнюю губу. Даже телевизор он выключил, что бы показазать крайнюю степень своего несчастья. Постепенно до него дошло – управляемая до сих пор жена слетела с катушек. Что дальше делать он не знал и страдал. Петрова видела, что в отражении экрана он следит за тем, как она скинула куртку, как вытащила зеркальце и положила на столик, слегка погладив оправу пальцем. Но молчал. По большому счёту ей было наплевать, но лёгкое такое, почти неуловимое чувство вины всё же корябало слегка. И вроде не изменила…Но если разобраться…Так изменять, в душе – ещё хуже!