Дорога в Аркаим - стр. 5
– В прежние годы, Егор, школьников возили на поля, помогать со сбором урожая. В тот день мы были на сборе картошки в дальнем колхозе. Стояла жара, всех разморило. Однако мы продолжали работать. Современной молодёжи это трудно понять, но мы очень ответственно относились к делу. Выполнить работу хорошо, помочь Родине было важным. Вера с утра чувствовала себя неважно, сильно болел живот. Но из упрямства отказывалась идти в медпункт, чтобы не подводить нашу бригаду. И только когда она потеряла сознание посреди поля, мы поняли, что дело серьёзное. На руках донесли её до фельдшера, она заподозрила аппендицит, требовалось немедленно везти на операцию в город. А машин в колхозах раньше почти не было, в основном техника, и та в разгар рабочего дня на полях. Пока нашли машину, оказалось слишком поздно. Развился перитонит, и Вера погибла. Тогда, Егор, я по-настоящему осознал цену времени. Пара часов могла спасти ей жизнь.
Анатолий Иванович замолчал, погрузившись в себя. На его лице пролегли тени, делая его ещё старше.
Я ошарашенно глядел на пожилого профессора, не зная, что сказать. Прежде он никогда не рассказывал мне о Вере.
– Ты, скорее всего, не поймёшь, что я тогда испытал, Егор. Молодости трудно осознать смерть. Я и сам не сразу понял, что потерял её.
Напротив, я прекрасно понимал. Никогда не думал, что найду в профессоре Иванове настолько близкую душу.
– Поначалу весь класс ходил как пришибленный, оглушённый случившимся. Но молодость и жизнь брали своё, ребята забыли о Вере.
– А вы? – спросил я пересохшими губами.
– Я тоже думал, что забыл. Но нет. В сердце поселился кусочек пустоты, который невозможно было заполнить ни учёбой, ни книгами. Сначала я думал, что скучаю по её вниманию к моим мечтам. А после осознал, что скучаю по ней самой. Вера оказалась моей первой любовью, но окончательно я это понял, только когда потерял её.
Профессор снова замолчал, словно собираясь с мыслями. Я сидел, вытянувшись в струну, его рассказ разбередил и без того кровоточащую рану. И я не понимал, что заставило его рассказать мне об этом сейчас?
– Сначала боль была тупой и вялой, сосала всё время под ложечкой, но я надеялся, что смогу отвлечься и забыть. Однако проходили годы, тоска становилась сильнее, ни в одной девушке я не мог найти утешения. Наконец, тоска достигла своего предела, взорвавшись тёмной яростью, протестом против смерти. Мне хотелось крушить наш неправильно устроенный мир.
Как же я понимал его!
Иванов достал из кармана пиджака старенькую чёрно-белую фотокарточку, на которой были изображены мальчик с девочкой, и показал мне. В мальчике я сразу узнал его самого, а девочка наверняка была той самой Верой. Курносый нос, упрямо сведённые брови, косички, ямочка на щёчке и большая родинка на виске. В глазах – решимость, упрямство, воля.
Как допускает мир, чтобы уходили такие, как она? И такие, как моя Акатарама?
Я хотел вернуть профессору карточку и вдруг заметил на обороте какие-то схемы, нарисованные детской рукой. Чернила выгорели, мало что можно было разобрать.
Внимательно смотревший на меня Анатолий Иванович удовлетворённо кивнул. И продолжил:
– Да, Егор. Именно это помогло мне не спиться и перестать ненавидеть жизнь. Её рисунки, мечты о машине времени. Знаешь, я как утопающий ухватился за эту соломинку. Она дарила мне призрачную надежду. Так я увлёкся физикой, окончил институт, стал профессором. За моими плечами много необычных трудов.