Должники - стр. 18
– Ничего – это пустое место. Хочешь, чтобы я был таким?
– А у одного шифровальщика, когда он учился в академии, кто-то из сокурсников за пару месяцев до выпуска выкрал секретный документ, представляешь? Прямо на занятии, правда! Бедолага отошел на минутку от учебного стола, вернулся, а документа нет. Сейчас уже полковник. Смурые его хорошо знают. Он после академии тут какое-то время служил.
– И что?
– Саш, ты не думай, я ничего не боюсь: ни пустыни, ни тайги. Куда угодно за тобой поеду с закрытыми глазами.
– Вслепую с миром общаться не советую. Можно запросто споткнуться и набить себе шишек.
– Я не с миром общаюсь, с тобой. А ты не дашь мне упасть, правда?
– Спи, мне завтра рано вставать.
– Спокойной ночи, – прошептала Тоня, осторожно нащупала носовой платок, вытерла мокрые щеки и нос. Она все чаще засыпала теперь не со счастливой улыбкой на плече любимого мужа, но отвернувшись к стене, с влажным кусочком батиста, зажатым в кулаке. Все чаще равнодушно звучало «спи», все реже с восторгом прерывалось дыхание. И уже привычно менялись носовые платки, скоро из этих аккуратно подрубленных лоскутков можно будет составить неплохую коллекцию.
– Тошка.
– Что?
– Не реви, прорвемся.
– И не думаю, – счастливо огрызнулась жена.
…Шаг, еще один, осталось совсем немного, всего десять таких шагов, и она уткнется носом в зеленую дверь. А за дверью тепло, уют, сибирский кот Вилька на подоконнике – дом, в котором живет семья лейтенанта Аренова. Семья пока еще куцая, всего-то двое, но через восемь с половиной недель здесь появится третий – самый лучший, самый умный, самый красивый человек на свете, кто украсит собой маленькое семейство и наполнит жизнь истинным смыслом. Тонечка улыбнулась обледенелой дорожке, осторожно опустила ведро, почти доверху наполненное водой, и любовно погладила выпирающий из-под каракулевой шубки живот. Она готова была огладить весь мир – таким счастьем переполнялась душа.
Какими наивными вспоминались сейчас «ахи» и «охи» из писем тети Розы, узнавшей, куда отбывает ее «бедная девочка», какими надуманными – собственные страхи. Она боялась морозов, когда обычный плевок превращается на лету в ледышку, медведей, шатающихся за гарнизонным забором, комаров, чьи укусы могут оказаться смертельными, изоляции от большого мира, где есть кино, магазины и ванные с душем вместо оцинкованного корыта. Смешно и глупо! Опасаться надо не зверей – людей, и страшен только тот холод, который в душе. А если любимый человек охотно вызывается потереть мочалкой мокрую спину, то любое корыто покажется драгоценным сосудом. Тонечка вновь была счастлива и спокойна. Позади остались непонимание, обида, равнодушие, которые изгрызали похлеще любого дикого зверя. Просветы за прошедший год, конечно, случались: каракулевая шуба, торжественно врученная в январе, неподдельная тревога в марте, когда Тоня долго выкарабкивалась из тяжелого бронхита, грозившего перейти в пневмонию, сумасшедшая ночь в июне. Раньше память хваталась за эти моменты, как утопающий – за сучок, плывущий навстречу, потому что появлялась надежда: все образуется. Теперь отпала нужда за что-то цепляться, наоборот, судьба сама поддерживала их на плаву, засыпая подарками. Сначала – назначением в эту заснеженную Тмутаракань, потом – друзьями, а главное – сыном, толкавшимся сейчас в животе. В том, что родится мальчик, сомневаться не приходилось: так яростно заявлять о себе может только мужчина. Тонечка прислушалась к своим ощущениям: так и есть, бьется! Из такого буяна, наверняка, вырастет настоящий мужик – смелый, сильный, жадный до жизни, твердо знающий, чего хочет, и умеющий добиваться поставленной цели. Возможно, он станет, как и его отец, летчиком, а то и космонавтом, может быть, ученым или знаменитым артистом, строителем, журналистом, врачом – сын будет достойным родительской гордости. А когда родителям придется уйти из жизни, они постараются сделать это без страха и сожалений, что жили не так, как хотелось. Когда человек предлагает миру подобную замену, смерти бояться унизительно и глупо.