Должники - стр. 17
– Но ты же сам говорил, что за отлично налаженную работу нашего актива тебя в штабе округа хвалят. И разводов у нас не бывает, и жалоб, и общественный детсад работает – чего же еще? – Клавдия Семеновна старалась вести разговор спокойно, но дрожащий подбородок и мгновенно повлажневшие глаза выдавали обиду. Семенчук вздохнул и обнял жену за плечи.
– Прости, Клаша, знаю, сам виноват… Не настоял бы тогда на аборте, уже, может, и внуков бы нянчили. За тебя испугался, думал, загрызет мать, что в подоле принесешь. Раньше ж это позором было, не то, что теперь: мать-одиночка – почти героиня. Если б вернуть то время, все бросил бы да примчался за тобой. Расписали бы и так, никуда не делись: до восемнадцати лет полгода оставалось. А мы, дураки, совершеннолетия твоего дождались, а ребенка потеряли.
– Молодые были, Тимоша, глупые.
– Теперь вот с чужими детьми возимся, мать их за ногу! Они отношения через мордобой выясняют, а нам покоя нет.
– Девчонка уж больно хорошая, Тимоша, поет душевно. Мы бы с ней такие концерты давали, на весь округ гремели бы. И на меня в юности чем-то похожа, скажи?
– Не положено советскому офицеру, летчику, руки распускать, да еще со старшим по званию. Это ж мировой скандал, Клаша, крупное чепе, понимаешь?! Еще легко отделался, мог бы запросто под суд чести попасть. А ну их в баню, давай лучше сами споем. Нашу, любимую, давай? – и, не дожидаясь ответа, подполковник затянул слабым дребезжащим тенорком: калина красна-а-ая, калина вызре-е-ела…
– Я у залеточки характер вызна-а-ала, – подхватил негромко басок.
После новогодней драки в Доме офицеров прошло три месяца. Лейтенанту Аренову влепили «строгач» с занесением в личное дело, у его жены случился выкидыш. Скандал, может, и удалось бы замять (кому охота выносит сор из избы?), но кто-то из бдительных однополчан сообщил о случившемся в штаб округа. Приезжала комиссия, разбирались на месте. Замполит с комполка пообещали себе и друг другу отыскать стукача, но слов не сдержали: из своих не признавался никто, а командование имя подписанта не выдавало. Так весь полк и вступил в новый год: с подмоченной репутацией да подлым жалобщиком, настучавшим на товарищей. Неожиданно благородно повел себя капитан Воронов, почти сразу проявив готовность к полному примирению, ни словом не намекнув влиятельному родственнику о неприятном событии. Ровно через десять дней после Нового года к штабисту прикатила супруга с кружевным голубым конвертом в руках и солидным помощником, едва достающим до локтя. А еще спустя десять дней капитану опять улыбнулась Фортуна: он получил приказ отбыть для дальнейшего прохождения службы в ГСВГ[2], попросту говоря, в Германию. Не таким везучим оказался молодой лейтенант. Впрочем, оно и понятно: без мохнатой лапы в Генштабе следует быть тише воды, ниже травы даже выпускникам академий, не то, что военных училищ. Когда нет сверху поддержки, не спасет никакая честь.
…В маленькой комнате было тихо, последнее время здесь редко слышался смех. Тонечка набрала в легкие воздух и постаралась придать голосу беспечный оттенок.
– Вчера заходила Галина, говорила, что Воронова в полку никто не поддерживает, все на твоей стороне.
– Ей лучше знать.
– Рассказывала, что дядя Володя в свое время тоже схлопотал строгий выговор в личном деле, и ничего,