Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - стр. 52
– Победа любезна нашему сердцу, мы устояли и рады тому, господа генералы, но наипаче всех побед дорог нам мир… Сие государь наш сказывает, о сем и мы, слуги его, ответствуем…
Над Полтавским полем опустилась черная южная ночь. Мертвым сном спал фельдмаршал. А утром вышел из красного шатра с восходом солнца. По небу разлита была нежная, розоватая чистота – будто и не было грохота битвы, будто не почернела земля от пролитой крови. Однако еще не успел подумать про золотые июньские дни, как вдруг, сделав вниз несколько шагов, почувствовал острый, жуткий запах. Запах тот шел из лощины, где захоронены были тысячи убитых. Закопали их неглубоко, дни стояли жаркие, и смрад вырывался из земли. Шереметева закачало, он ухватился за край шатра и чуть не упал…
Спустя пять месяцев Россия, обе ее столицы, старая и новая, торжественно праздновали победу.
Семь триумфальных ворот было сооружено в Москве. Через них въезжали победители, через них шли и шведские генералы. На одних воротах нарисовано было солнце и колесница, на которой во весь рост изображен царь Петр. На других – знаки Зодиака: рак и лев, означавшие, что шведский лев, придя в Россию, раком пятился назад… На третьих – разрисованная Москва, облака и на орле царевич Алексей, посылающий против шведского льва свое нижегородское войско. Москва изукрашена аллегориями, а городские старожилы дивовались, почесывая в затылках и не разумея, что есть аллегория.
Три дня кряду сверкали фейерверки. В самый день торжества пришло еще одно радостное известие: государыня Екатерина разрешилась от бремени и родила дочь, названную Елизаветой. «Дочь Полтавской виктории, и суждено ей счастливое царствование!» – возглашали торжественно.
Достоинство московских жителей, которым озабочен был Петр, похоже, восстановилось, а царские недоброжелатели приумолкли. Царевич Алексей и сестра его Наталья также устроили в своих резиденциях приемы, на улицах выставили бочки с вином и пивом, с медом и сбитнями, и колокольный звон не умолкал по Москве семь дней…
«Жизнь – что дорога со взгорками, и с горы на гору, с горы на гору, – думал Шереметев. – А еще она, как день земной: утро рассветное – молодость, беззаботность, полдень – пора удач, а как перевалило за середину дня – готовься к непогоде, а там, глядишь, и мрак, ночь, конец…»
Два дня всего отдыхал фельдмаршал после Полтавы, а уж новый приказ Петра: «Добывать Ригу!» А Рига – не Украина. Местность голая, есть нечего, болезни, голод… А ему – идти, делать осаду.
К той беде прилепилась новая, пострашнее: началась чума. И уж не осадой, не пушками и мортирами заниматься надо, а карантинами да заставами, дорогами перегороженными да можжевеловыми кострами. Только можжевеловый огонь и помогал, им окуривали и людей и письма, которые писались.
Чума косила и осажденных и осаждающих, кажется, не хватало живых, чтобы хоронить мертвых. Целых три месяца длился этот ад.
В конце концов Рига капитулировала. Получив сие известие, Петр несказанно обрадовался, назвал ее «второй Полтавой». Шереметева встречали в Риге с почестями, с подобающей торжественностью. Да только мало его то радовало, более утомление да сокрушение о случившихся смертях испытывал… И знал, что день-два, и жди нового указа царя. Так и случилось: велено сперва ехать в Польшу, а потом – скорее! – на юг, к туркам.