Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - стр. 53
Ох и злая та была дорога 1711 года! Сперва на санях, потом в коляске, затем в лодке (реки разлились). На Днестре велено быть спешно, в мае, и не жаловаться, что армия утомлена, что не хватает провианту – ведь 40 тысяч людей надо кормить, а край разорен. К тому же жара несносная и саранча…
И все же, превозмогая себя, подбадривая солдат, в июне того рокового, поворотного года Шереметев достиг реки Прут. Царь торопил: у турков-османов скрывался враг его Карл. Однако война та была не подготовлена, внезапна, нелепа – и Петр, кажется, впервые за всю жизнь растерялся. Он чуть не попал в мышеловку, в плен. Чтобы избежать сего, соглашался на любые условия, готов даже отдать туркам с таким трудом завоеванные Азов и Таганрог. И обещал. Но турки, не доверяя ему, потребовали заложников, причем из самых главных людей, Шафирова и Михаила Шереметева. Не задумываясь, Петр согласился. А каково Борису Петровичу отдавать единственного сына, наследника, сподвижника?
Около двух лет просидели заложники в Семибашенной крепости в Стамбуле. Все это время велись долгие, изматывающие переговоры, и царь не спешил. Когда же истек срок и пленники возвращались домой, Михаил, единственный его сын, надежда, опора, скончался. Мертвым препровожден был он в Киев и погребен там в Печерской обители.
В те дни Борис Петрович писал Апраксину: «Государь мой, Федор Матвеевич! При сей оказии вашему высокографскому сиятельству, за самою моею претяжкою сердечною болезнью, донести не имею, кроме того, что при старости моей сущее несчастие постигло, ибо соизволением Всевышнего сын мой Михаил умер в пути от Измайлова к Бендеру сентября 23-го числа… от сердечной болезни едва дыхание во мне содержится, и зело опасаются, дабы внезапно меня, грешника, смерть не постигла, понеже все мои составы ослабли и владеть не могу…»
Всего несколько лет назад скончалась любимая жена Евдокия, урожденная Чирикова (с братом ее воевали вместе); обручился с ней Шереметев семнадцати лет, по страстной любви. Характер ее горячий, нервический передался и Михаилу (оттого-то и любил, должно, его так отец), он был отчаянно храбр в боях, зато от неудач надолго впадал в тоску…
Тогда – жена, теперь – сын, самые дорогие люди покинули сей мир. Опустел дом души Бориса Петровича, и потерял он вкус к жизни. Стал мечтать о тихой пристани, о монастыре. Уйти бы туда, в родной Киев, найти покой душе и телу, порвать тяжкие узы, кандалы, связывающие с государем…
Но… случилось после того, что еще крепче переплелись судьбы царя и фельдмаршала, соединились в новом витке. На этот раз причиной была… женщина. «Как, лучшего моего солдата – и в монастырь? – вскричал Петр, узнав о прошении графа. – Не бывать тому!» И задумал женить Бориса Петровича. Причем, по старинному обычаю, он призвал к себе во дворец, рассадив в разных комнатах знатных женщин, и велел выбирать Шереметеву, какая понравится. Что оставалось делать? Выбор пал на Анну Петровну, вдову Льва Кирилловича Нарышкина, дяди Петра. «Теперь мы с тобой, Борис Петрович, сродники», – сказал царь.
На тридцать лет была моложе Анна, у нее две дочери, «Львовны». Однако – слава царю и Богу! – полюбился граф Анне Петровне. То ли своей моложавостью, силой, то ли известностью, и пришло к нему нежданное счастье, вторая молодость. Супруга почитала его, с гордостью говорила, что муж ее – самый важный человек в стране, что солдаты его любят, а народ обожает, что, где бы ни был, всюду он великолепен и наслаждается здоровою старостью своей и почестями, а благородство его, воспитанность и любезность всем известны.