Дочь Клеопатры - стр. 19
– Даже во время сна? – спросил Александр.
– Даже тогда. Проголодаетесь – обращайтесь ко мне. Затошнит – выходите к поручням, только не вздумайте беспокоить Цезаря. – Агриппа кивнул за порог, где во внутреннем дворике, полулежа на кушетке, Октавиан склонился над свитком с тростниковым пером в руках. – Он занят с утра до ночи, много пишет, и если ему захочется шума, мы позовем рабыню с арфой.
Мы с Александром посмотрели на Птолемея. Сможет ли семилетний мальчик хранить молчание целых два месяца кряду? Тем более при открытой двери.
Опустившись на край кедрового ложа, я посадила братишку к себе на колени.
– На корабле нельзя шуметь, понимаешь?
Малыш усердно закивал, так что запрыгали золотые кудри.
– А мама с нами поедет?
Я посмотрела на Александра.
– Нет, мамы не будет, – мягко промолвил он. – Ты что, забыл?
На лбу Птолемея появились две крохотные морщинки.
– Она ушла к папе, в Элизиум?
– Правильно.
Александр присел на другую кровать, и мы, не сговариваясь, отвернулись друг от друга. Судно уже покидало гавань. Снаружи к Октавиану присоединились Агриппа и Юба. Через открытую дверь мы слышали каждое слово.
– Наконец-то все позади, – выдохнул Юба, устраиваясь на другой кушетке.
Цезарь оторвался от свитка.
– Все еще впереди. Войны кончаются только для мертвых.
– А может, Платон ошибался и тебе удастся переменить порядок вещей. Скажи, в Риме у нас остались враги?
Октавиан улыбнулся.
– Антоний оказал нам большую услугу, избавившись от Цицерона. Сенат получил хороший урок. Сенека и прочие дряхлые развалины приумолкли.
– На время, – предупредил Агриппа.
– Да, – с беспокойством ответил Цезарь. – Старики нам сейчас не опасны. Я собираюсь вернуть Сенату прежний вес и влияние. Пускай сынки богатых всадников, как раньше, стремятся попасть туда.
– Для этого их сначала придется выманить из веселых домов, – сухо заметил Агриппа.
– Тогда я закрою все эти притоны в Риме! – вспыхнул Октавиан. – Это настоящие рассадники бунта.
– И полу́чите новый бунт, – возразил Юба. – Юноши ходят туда от скуки, от нечего делать. Верните сенаторам деньги, могущество, и когда все решат, что вы намерены восстановить Республику, молодые люди по собственной воле покинут блудниц. Вот о чем позабыл Юлий Цезарь, вот чего вовсе не знал Антоний.
Мужчины разом обратили взгляды в нашу сторону. Октавиан поманил Александра пальцем.
– Я? – уточнил брат.
Захватчик молча кивнул, и тогда он покорно поднялся с кровати.
– Что ты делаешь? – разозлилась я.
– Меня зовут.
Едва он покинул каюту, как маленький Птолемей воскликнул:
– Больно!
Оказывается, я с такой силой прижала его к себе, что чуть не сломала братишке грудную клетку.
– Расскажи об отце, – промолвил Октавиан.
Александр посмотрел на меня через плечо, не понимая, в какую игру его втягивают. Затем произнес:
– Он любил мою мать.
– И лошадей.
Брат вскинул подбородок. Его длинный белый хитон захлопал на теплом ветру.
– Да. Он и меня посадил в седло, как только я научился ходить.
– Говорили, Антоний устраивал скачки чуть ли не семь дней в неделю. Это правда?
Александр ухмыльнулся.
– Правда. Скачки нравились ему больше всего на свете.
– Больше собственного царства, – добавил Цезарь, и брат болезненно вздрогнул. – Ну а твоя сестра? Отец и ее научил кататься верхом?
– Нет, – произнес он уже безрадостным тоном. – Она рисует.