«Дочь Ивана Грозного» - стр. 32
– Из достаточно свежих – ничего. За исключением, разумеется, отпечатков самого Лепешкина. Все стерто! Подчистую! В прихожей, в гостиной и в ванной, то есть везде, где мог наследить посторонний. А вот на кухню и в спальню этот посторонний совершенно очевидно не заходил, там ничего не потерто. И это еще раз доказывает, что и посуду мыл, и бутылку вина убирал сам Лепешкин. Но при этом на кухне стояла джезва с остатками кофе. Ее Лепешкин почему-то не вымыл.
– Или это была уже вторая порция кофе, совсем не для дамы, но куда тогда делись чашки?
– Возможно, их кто-то другой вымыл, тщательно вытер, причем не кухонным полотенцем, а чем-то принесенным с собой, и поставил на место. При этом нигде не наследил. В гостиной в серванте стоят чашки. Четыре штуки, тщательно протертые. Именно такие две стоят в сушилке. Но это предположение. Лепешкин мог просто забыть вымыть джезву, а клофелин ему подсыпали в нечто пока не понятное.
– А что со следами на портфеле?
– Замок выломали чем-то железным, похоже, толстой отверткой, правда, замок там ну совсем не сейфовый. А вот никаких отверток и вообще чего-то подходящего в квартире не нашли. Там даже нет достаточно крепких ножей. Поэтому не исключено, что то, чем выломали, опять же с собой принесли.
– Полагаешь, Лепешкина усыпили, а потом убили из-за портфеля? – произнес Мирошниченко.
– Это одна из версий. Тот, кто ломал замок, отпечатков не оставил, работал в перчатках, эксперты полагают, кожаных. На портфеле отпечатки только Лепешкина. Но совсем свежие только на ручке и на ремне. Лепешкин постоянно ходил с портфелем, говорил, дескать, привык. Странновато как-то, однако бывает. А открывал он портфель в лучшем случае несколько дней назад. То есть ничего такого, что постоянно надо, там не было. При этом главный режиссер говорил: из портфеля Лепешкин несколько раз доставал папку с пьесой, но когда точно – не помнит. И действительно, такую папку нашли. И еще одну папку, тоже с пьесой, но, судя по всему, черновиком. Там куча разных пометок, типа с редакторскими правками. Зачем он это в портфеле держал? Непонятно, хотя объяснение может быть совершенно банальным. А больше в портфеле ничего не было. Правда, эксперты сейчас проверяют поверхность внутренностей, может, какие следы обнаружат.
– Например, золота и бриллиантов? – хмыкнул Мирошниченко. Вера пожала плечами. – А тебе не кажется, что версия с портфелем настолько очевидная, что сомнительная?
– Кажется, – согласилась Вера. – Похоже на спектакль…
– Спектакль – это для театра… – сказал Мирошниченко. – Беседы с театральными что-нибудь дали?
– Информации много, но пока ничего особо ценного. В том числе от Гертруды Яковлевны Стрекаловой, театрального критика, у которой Лепешкин когда-то учился и с которой все годы не слишком часто, но поддерживал связь.
– Однако, как ты любишь говорить, не бывает ненужной информации, а бывает информация невостребованная.
– Совершенно верно.
Именно так и любила говорить Вера. И в этот момент зазвонил ее телефон.
– Да, Юрий Дмитриевич, – откликнулась она, выслушала судмедэксперта, спросила: «Это точно?», нажала «отбой» и произнесла озадаченно: – Женя, сейчас Луньков сообщил, что Лепешкин умер от черепно-мозговой травмы, но примерно две-три последние недели его травили ядом. В малых дозах. У него действительно был гастрит, ему диетическое питание недаром готовили, и лекарства желудочные в квартире нашли, но, если бы и дальше так пошло, наш драматург вполне мог умереть от отравления. Луньков сказал, проведет дополнительные экспертизы, чтобы понять, какой конкретно яд, каким образом в организм попадал, и прочие детали выяснить… Но факт остается фактом.