Дневник. 1873–1882. Том 1 - стр. 46
В одной из зал Зимнего дворца государь занимался распределением рекрутов по гвардейским полкам. Это уже четвертая или пятая смена приводимых во дворец рекрутов, представляемых его величеству по мере прибытия их в Петербург из разных округов. Я стараюсь по возможности уклоняться от присутствия при этой операции: мне тяжело видеть владыку 80 миллионов подданных, занятого таким ничтожным делом. Сегодня я имел уважительный к тому предлог – совещание, назначенное у министра финансов по поводу нескольких сомнительных вопросов, возникших при определении на нынешний год предельной цифры нормального бюджета Военного министерства. На этот раз дело улажено совершенно полюбовно.
15 марта. Пятница. Утром смотрел в орудийной мастерской (на Литейной) изобретенное механиком Барановским скорострельное орудие 2-дюймового калибра, а также крепостные ружья полковников Гана и Снессорева; потом в манеже Артиллерийского училища показывали мне некоторые новые приспособления в полевой артиллерии: сидения для прислуги на оси, конской упряжи, четырехколесного ящика и проч. В заключение присутствовал на экзамене в Артиллерийском училище.
17 марта. Воскресенье. Совещание у государственного канцлера по вопросу о положении дел и дальнейших распоряжениях в униатской епархии Царства Польского. Участвовали, кроме князя Горчакова, граф Шувалов, Тимашев, граф Толстой, Набоков и барон Фредрихс (бывший начальник Варшавского жандармского округа)[36]. Из всех рассуждений и объяснений одно не подлежит сомнению, что граф Толстой – плохой администратор, а граф Шувалов – легкомысленный и самонадеянный человек. Они не сумели вести такое щекотливое дело, какое задумал заведующий Холмской епархией Попель, желавший, по-видимому, разыграть роль Семашко[37]; но роль эта оказалась не по силам ему. Затеяли разом очистить обряды униатского богослужения от всех латинских примесей, ничего не подготовив к тому. В Седлецкой губернии дело положительно испорчено, поправить его будет нелегко. Все заключения нынешнего совещания состоят из одних фраз и общих мест; серьезных мер – никаких.
21 марта. Четверг. Сегодня, в заключение весьма продолжительного доклада, опять я должен был противоречить государю и тем вызвать снова заметное его неудовольствие. Дело шло опять о замене наших штыков тесаками и о мундирах.
Проверив картографические работы, приготовленные в залах дворца к завтрашнему высочайшему осмотру, я потом был в Михайловском манеже, где представляли государю новые образцы по артиллерийской части. Вечером присутствовал на музыкальном собрании во 2-й военной гимназии. Посещение этого заведения всегда доставляет мне истинное утешение.
22 марта. Пятница. Утром государь осматривал картографические работы в залах Зимнего дворца. К обеду я был приглашен во дворец вместе с несколькими другими лицами, в числе которых были генералы Баранцов и Вердер. После обеда, расположившись у камина, государь завел речь о штыках как будто для того, чтобы вызвать Баранцова и меня на очную ставку с Вердером. Его величество предложил последнему высказать мнение по спорному вопросу, и Баранцов возражал ему смело и дельно, повторив те же доводы, которые уже не раз представлялись мною государю против примыкания штыков лишь в ту минуту, когда приходится действовать холодным оружием. Пруссаки, быть может, и могли безнаказанно держаться такого правила, воюя с датчанами, австрийцами и даже с французами (впрочем, во Франко-прусской войне генерал Вердер не участвовал), но для нас, русских, было бы стыдно брать уроки у немцев в деле применения штыка. Разве мы сами не лучшие судьи в вопросе о том, какое оружие пригоднее для русского солдата? Достаточно было побывать хотя бы в нескольких экспедициях на Кавказе или даже в Средней Азии, чтобы вполне убедиться, как необходимо солдату всегда иметь в руках оружие, пригодное для рукопашной схватки. [Мне было как-то стыдно, неловко выходить на арену с Вердером в деле, касающемся вооружения русских войск