Дивизия особого назначения. Освободительный поход - стр. 23

, то есть карабины, этот «Маузер»[63] бьет как и «Мосинка», далеко и метко. Пуля входит Васильеву между глаз, немцы одного отквитали, теперь, прикрываясь складками местности (рельсами, вагонами, насыпями), окружают меня, а мне в плен нельзя! Все-таки троих я достал, ППШ на дистанции 50–60 метров, это кранты, зато теперь немцы настороже, и я даже не вижу, где остальные. Но «спинным мозгом чувствую» – они приближаются. Что делать? В плен если возьмут и пытать начнут, я ж расколюсь на фиг, а от этого история может так поменяться, что Рейх этот треклятый аж до Тихого океана раздвинется. Но какой-то немец поторопился, пуля бьет мне в спину, как будто по левой лопатке сильно ударили горячей палкой. Скашиваю глаза: в груди выходное отверстие. Слава богу, не плен… Перемотка.

Асатиани переносит огонь на цистерны, и третья мина, становится причиной пожара, эти цистерны не видны Полуэктову (они в мертвой зоне, прикрыты вагонами), и с поезда наши обрабатывают правую сторону. Приказываю красноармейцу Васильеву набить обоймы две-три зажигательных патронов да пострелять по цистернам, и Васильев, конечно, жжот!. А мы переносим огонь дальше, станция напоминает ад. Да-а-а-а, фашистам этот кисель придется хлебать долго, и я командую отход (валить надо, покуда живы и целы), минометчики хватают первый миномет и, прячась в дыму, бегут к нашему «пиратскому» эшелону. Васильев продолжает жжечь, приходится его отзывать, хватит, натворил он делов своей «Мосинкой», бежим вместе. Наперерез нам, выбегает до отделения фашистов, приказываю Васильеву ложиться, падаем меж рельсов.

– Слышь, Васильев, давай влево, а то тут немцы прижучат, и под вагонами, к поезду нашему, понял?

– Так точно, товарищ капитан, давайте вперед, а я прикрою.

– Нет уж, братка, давай ты вперед, а я прикрою, моя прыкрывалка пуль быстрее накидывает, да кучами, и вообще приказ, красноармеец Васильев, бегом, на хрен, вперед.

Боец обиженно надувает губки, но выполняет, постреливая (не глядя) назад, пристраиваюсь в кильватер к Васильеву, ползем долго и успешно, потом, уже не видимые фашистам, встаем и бежим. Тут что-то горячее чиркнуло меня по ноге, но мне не до этого, пора уносить ноги (и чиркнутую тоже). Асатиани, поменяв прицел, выпускает последние три мины, мы все берем ноги в руки и давим на газ. Десять минут коротких перебежек, и мы у состава, настрелявшись по самое не хочу… Быстро грузимся, машинист трогает, и «пиратский поезд», набирая скорость, уходит. Из-за дыма показываются два германских танка, две «трешки», первая «трешка» получает несколько снарядов от «сорокапяток» и послушно загорается, в лобешник второго Полуэктов зарядил шесть мин небельверфера, что с ним стало потом, мы не интересовались, но чувствую, у фашистских танкистов воспоминания остались не очень положительные (если остались).

Состав ускоряется, и рейдовая группа убирается из ада, еще больше увеличивается скорость, да, мы не боимся встречного поезда. Не потому, что наши поезда самые поездатые в мире, а потому, что Ивашин имеет приказ не пропускать составы, идущие с востока, а едущим с запада поездам теперь не до езды, станцию тупо не пройти. Поезд пыхтит, Лечи кричит на машиниста, чтобы тот прибавил газу, тьфу, то есть пару, тот прибавляет и спустя энное время мы на нужном месте, Ивашин с Хельмутом встречают, танки тут же, освобожденных не видно, видимо, отогнали их в лес. Как только поезд останавливается, сержант-ЗАРовец гонит из лесу наших пленных, чтобы разгрузить орудия и минометы с платформ. И в течение пятнадцати минут все полезное с поезда снято (и свое и чужое), затем паровоз трогается, и на нем укатывают Вахаев с Асатиани, они имеют приказ разогнать состав и пустить на станцию нежданчик, а самим спрыгнуть и обратно, мы-то их подождем в лесу. Настрадавшуюся паровозную бригаду отпускаем, пусть живут, все-таки свои, советские граждане.