Дивизия особого назначения. Освободительный поход - стр. 24
Всех пленных накормили дважды, и они полны сил, придется им топать двадцать – двадцать пять километров (пешеходам дорога не обязательна, лесами пойдут), большинство согласно, ведь теперь они на свободе. А предателям не позавидуешь. В лесу на условленном месте оставляю отделение Вахаева вместе с ганомагом, как-нибудь доберутся, когда кавказцы (чеченец и грузин) их догонят, а мы уходим вперед, у нас почти четыреста человек освобожденных пленных, из них сорок две женщины – военнослужащие РККА и около взвода командиров.
Идем, исходя из скорости наислабейших из пленных. Ивашин ушел вперед, в машины мы загрузили наиболее женщин (как-то не так выразился) и наиболее ослабевших, когда один из командиров попытался сесть в грузовик (мотивируя шпалами на петлицах), пришлось пригрозить расстрелом – и помотивировать матом (сокращенно – помАтивировав). Ивашин получил приказ передать всех Елисееву – на жесткий фильтр, и колонна транспорта и танков ушла по дорогам, а мы идем пешком, напрямик, самые здоровые пленники и предатели шагают под взведенными автоматами ЗАРовцев. Если что, я демонстративно (громко и матом) приказал бойцам не жалеть патронов на врагов народа и предателей Родины.
Через часик нас догоняют вахаевцы (ганомаг может и без дороги ехать), сам Лечи хромает – неудачно спрыгнул с паровоза, зато Тенгиз (это который Асатиани) цветет и пахнет – герой, три километра чеченемца тащил на своем горбу, но дотащил. Тут мне от чего-то кардинально поплохело, я ощутил боль в ноге и, теряя сознание, сполз на землю…
Глава II-бис
«Рана»
19 июля 1941 года, где-то в Белоруссии
(в 100–150 км от Брестской крепости).
Очнулся я в землянке, рядом, обняв меня, сидит Маша, приговаривая какие-то нежные благоглупости (или глупоблагости?), напротив меня находятся, посмеиваясь, Калиткин с Онищуком. А что со мной случилось?
Маша приказывает мне лежать и выпроваживает дохтура с хохлом, потом подходит ко мне и говорит:
– Слушай, ты, коммандос гребаный, ты же мне еще в ноябре 201… обещал беречь себя, на фига ты полез под пули?
– Я обещал? Тебе? Пули? Маш, я что, ранен?
– Да, милый, ты еще умудрился прошагать пять километров с раной в ноге, истекая кровью, и от кровопотери потерял сознание.
И потом полезла на меня с кулаками:
– Сволочь, скотина, тварь бесчувственная, нехристь такая, а что бы было, если бы ты умер, ты обо мне думаешь иногда, говнюк напыщенный, ты же идиот, не знаешь, что я беременна…
– Что беременна, кто беременна, как беременна, почему беременна, от кого беременна, от меня? – С великой радости все логические центры у меня отключились, я только покрывал поцелуями любые части тела Маши, что попадались моим губам, причем три раза умудрился поцеловать воротник любимой и два раза вообще безропотную окружающую среду.
– Все, спи, сволочь, спи, кровосос, ты должен выспаться, чтобы выздороветь, понял? Теперь на тебе ответственность еще и за НАШЕГО РЕБЕНКА…
С чего-то у меня в голове случился бзик, и я спрашиваю:
– А бойцов стрелять, окапываться и другой военной премудрости учите?
– Да, конечно, товарищ командир, учим-учим, – говорит Маша. – Затем, склоняясь ко мне, шепчет: – Дебил, думаешь, без тебя некому справиться? Лежи-лечись, тут есть кому командовать.
– А с перешивкой полотна что?
– А не твое дело, выздоравливай, ты на бюллетне! – говорит Машуня.