Дивергенты боя - стр. 7
– Ужо попомнишь у меня. Изведу!
И скрюченным пальцем на руке порченой пегментацией от прорвы прожитых лет, погрозила.
– Да, чтоб тебя! Ай! Что не так-то? Изыди тварь бесовская! Откуда взялась только на мою голову?
Сам же крестился не переставая… Отпустило. В голове окончательно просветлело. Лучом божественного света взор притянула к себе Святая София, её пятикупольная громада, высившаяся за рекой. Сурово смотрит она своим широким фасадом на Волхов. Мощные, неоштукатуренные стены никак не идут в сравнение с изысканным внешним убранством других храмов Новгорода.
Рука помимо попустительства мысли о светлом и высоком, уже неосознанно, как бы сама собой снова горсть в щепоть сложила, выпустив наружу два перста. Размашисто на Софийские купола перекрестился, в мыслях пытаясь отринуть недавние видения чуждой картины непонятной реальности. Губы зашептали:
– О-осподи! Царица Небесная! Спаси и сохрани мя грешного!..
А мысль уже дальше побежала, заставила действием закрепить просьбу к вышним силам:
«К образу Спаса сходить, что ли? Ага! Благословения попросить, авось отпустит!»
Не шагом пошёл. Широкими плечами и мощным торсом молодого тела расталкивая народ перед собой, побежал.
Сквозь расступившуюся толпу страждущих и просящих мирских, без крестного знамения на лоб, втиснулся внутрь.
Храм ярко освещён. Служба не так давно закончилась, а вместе с нею и крестоцелование. Людей немного осталось.
По сторонам огляделся. Молящихся и батюшку, своим появлением тревожить не хотел. Всё как обычно. В простенках храма между окнами центрального барабана изображения восьми пророков, эпически спокойных среди повседневного шума и гама Новгорода. На стенах южного притвора – Константин и с осуждающим взглядом Елена. Много больших икон – апостолы Петр, Павел… А внизу пестрят непотребством надписи, нацарапанные на стенах кем-то из шутников, как вроде:
«Якиме стоя усне, а лба о камень не ростепе».
Других надписей, ещё похлеще, тоже хватает. Каждый год затирают и епитимьей карают,.. Прости господи! …но без успеха – грамотных нынче много развилось. Чего уж там говорить! Михалко и сам, не так давно, со всем семейством бати, стоя на церковной службе заскучав, тоже… гм,.. Нда!
«Прости мя господи за прегрешения вольные и невольные!»
Пол в Софии мозаичный. Глаза с долу вверх поднял. Благостно помыслил:
«Вот он!»
К нему и бежал.
Вверху огромное по-грудное изображение Вседержителя прописано. Вон как с осуждением на Миньку смотрит! От такого взгляда, который, кажется в душу проник, даже боязно стало. Опять-таки по слухам, ещё при князе Ярославе Мудром и владыке Луке, иконописцы расписывая купол, написали Спаса тогда с благословляющей рукой. Придя поутру в храм, нашли её сжатой. По велению Луки исправили непорядок, сделали всё по канону. Наутро, рука опять оказалась сжатой. Так тщетно писали три дня. Наконец на четвертый, как очевидцы сказывали, а молва людскому обществу передала, от образа Спаса раздался глас:
«Писари, о-о писари! Не пишите мя благословляющею рукою, напишите мя сжатою рукою, яз бо в сей руце моей сей великий Новград держу; а когда сия рука моя распространится, тогда будет граду сему скончание».
О как! Кажется, в глаза Вседержателю глянул. Лик насупленный никакой доброты при себе молодому Миньке не несёт, а вот осуждение невооружённым взглядом читается.