Дикарь - стр. 40
- Существует мнение, что если хорошо растянуть связочный аппарат, то можно вообще не давать искусственную нагрузку на мышцы - они сами будут развиваться гармонично.
Я потянула Тимура на себя и он весь скривился, даже завопил от боли:
- Жесть какая!
Пришлось его отпустить.
- Я думаю, что это очередной миф, - пробурчал он, осторожно сводя и сгибая ноги в коленях. - Люди склонны всюду искать лёгкие решения трудных проблем. Трудных - в смысле, требующих труда.
Я повернулась к нему спиной, села в бабочку и попросила Тимура упереть стопы мне в поясницу.
- Разве растяжка не требует труда?
- Это ленивый труд. Сидишь себе да сидишь... самое то для лежебок и лодырей.
Его стопы очень качественно давили мне на поясницу, не давая согнуться и помогая наклоняться с прямой спиной.
- Что ж, - пробормотала я с ехидцей, - значит, я лентяйка...
- Да, - сочувственно вздохнул Тимур, - выходит, так.
- Ах ты... - я выкрутилась из-под пресса и вскочила, но он встал ещё на полмгновения быстрее, так как его ноги не были раздавлены и искорёжены растяжкой. Засмеялся и помчался куда-то прочь. Мне ничего не оставалось, как побежать следом, охваченной раздражением и азартом погони. Я почти не разбирала дороги - видела впереди себя только широкую мускулистую спину да быстро мелькающие волосатые мужские икры. Хорошо, что мы всё время бежали по траве: обуви-то на мне не было. Я не успела заметить, как мягкая зелёная растительность внезапно сменилась на некрашеные деревяные доски, и через мгновение оказалась в воде. Рухнула в неё, как мешок с картошкой, подняв тучу брызг, перепугавшись до ужаса от того, что она поглотила меня с головой. Всего через мгновение рядом прогремел ещё один такой же всплеск, даже больше моего, и меня поставили на ноги. Чёртов дикарь хохотал и брызаглся, как ребёнок, а я... я внезапно ощутила острый давящий ком в горле и расплакалась, как дурочка. Заметив мою истерику, Тимур изумлённо округлил глаза и принялся тормошить меня, трогая то за плечи, то за волосы:
- Ника, ты что? Ника, Ника, ну прости, я не думал, что ты так расстроишься...
Его огромные медвежьи лапы сгребли меня в охапку, и я вдруг ощутила прикосновение горячих губ к своей щеке. Буквально ошалела от этого, потеряв дар речи, забыв, что плакала, вообще обо всём на свете забыв. Медведь ещё на секунду прислонился лбом к моему виску, шепнул тихо: "Прости", - и вдруг подхватил меня на руки и понёс куда-то.
Тимур
Вероника лежала тихо в моих руках, совсем не шевелясь. Не обнимала меня за плечи, но и не вырывалась. Уже перед чёрным входом она засуетилась, попросила:
- Опусти, я сама дойду, - но я не позволил. Нет уж, сам напортачил - сам и исправлять буду. Ну, и из рук её выпускать не хотелось, честно говоря.
Занёс на второй этаж, поставил перед дверью в комнату.
- Прости, - повторил снова, как заведённый. Будто забыл другие слова.
- Да не злюсь я! - в сердцах воскликнула она, противореча сама себе. - Иди.
А я словно к полу прирос.
- Что? - усмехнулась ведьма. - И переодевать меня сам будешь?
- Ты не уедешь?
- Нет. Завтра ведь интервью, забыл?
- Я жду тебя на ужин.
Ушёл. Залетел в свою комнату и стал мерить её шагами, не обращая внимания на то, что вся одежда мокрая. Чёртова ведьма! Что она со мной сделала? Было сильное ощущение, что у меня в груди огромная зияющая рана, и эта женщина каждым словом, каждым взглядом - да вообще, любым действием - тыкает в эту рану. То грубо, то ласково. Но мне больно всякий раз, только в разной степени. Я точно помню, что сегодня с утра этой раны ещё не было. Я был спокоен, просто недоволен. Хотел, чтобы она поскорее уехала - и только. А теперь - страшно поверить, но я не хочу, чтобы она уезжала. Сам не хочу, не из-за отца. Как будто я превратился за полдня в отъявленного мазохиста и желаю, чтобы Вероника продолжала трогать эту мою рану в груди. Желаю боли. И боюсь её лишиться.