Дежавю на крови. История о том, что получает мужчина, готовый на все ради любви - стр. 22
– Возможно, я к ней еще вернусь, – улыбнулся Трубников.
– Не обманывай себя, – зажестикулировал Колесников. – Никогда ты уже не вернешься в большую литературу. Ты слишком для этого сыт. Посмотри на свое пузо, уже пиджак на пуговицу не застегивается.
– Возможно, ты и прав, – выпятил губы Трубников. – Я уже никогда не вернусь к стихам. Да и ты уже никогда не допишешь свой роман. А жаль. Я бы опубликовал вопреки рентабельности. Честное слово.
Трубников замолчал, Колесников тяжело вздохнул и покачал головой. После некоторой паузы, Трубников подмигнул приятелю:
– Королеву Марго, ты, конечно, писал с Маргулиной?
– А что узнается?
– Еще как.
– А этого прохиндея Пьера писал с себя?
– Но, почему же с себя? – возмутился Колесников. – Как прохиндея – значит сразу с Димана! Кое-что, конечно, выдернул из своей личности, не спорю, но вообще это собирательный образ.
– Понятно, – кивнул Трубников, спрятав в кулак улыбку. – А Мрачного Шарля писал с кого? Неужели с меня?
Брови Колесникова взметнулись вверх.
– С тебя? Что за бред? В образе Шарля и близко нет твоего. Об этом перце я вычитал в энциклопедии.
Трубников надул щеки и задумался.
– А с кого ты писал… Э-э… – Трубников запнулся, да так и остался сидеть с открытым ртом и неоконченным вопросом.
– Ну? – нетерпеливо подтолкнул Колесников.
– Ладно! Бог с ним, с романом, – махнул рукой Евгений. – Психиатр с тобой беседовал?
– Сегодня у нас с ним был длинный разговор. Я ему залил про депрессию, но заверил, что подобное больше не повториться. Он поверил. Про убийство, конечно, ни-ни.
Трубников сразу нахмурился.
– Ты опять за свое? Хватит чушь городить! Никакого Олега ты не убивал. Он живой! Ты понимаешь?
Колесников испуганно втянул голову в плечи и с ужасом прошептал:
– Убивал! Еще как убивал! Ты мне не веришь? Я что, по-твоему, сумасшедший? Я хорошо помню, как всадил в него две пули. Одну в висок, вторую в лоб. Но в лоб уже потом, в машине.
– Тогда почему он живой?
– Не знаю. Я не уверен, что он живой. Возможно, это его призрак.
Зрачки Колесникова расширились, и глаза снова сделались безумными. «Зря я начал эту тему, – с тоской подумал Трубников. – Вот идиот, вбил себе в башку и ничем не выбьешь. Нет! Ему все-таки следует подлечиться».
– Призрак, говоришь? А давай я тебе завтра его приведу!
– Не надо, Женька! – истерично закричал Колесников. – Только не его! Если приведешь, я снова вскрою себе вены прямо у тебя на глазах.
– Успокойся! – выдохнул Трубников, вцепившись в одеяло, которое Диман натянул на лицо. – Хорошо, я его не приведу. Только не кричи.
– Правда? – в глазах Димана сверкнуло что-то детское. Он испуганно повертел головой и прошептал: – Ты знаешь, он ко мне уже приходил. Домой. Я в глазок не посмотрел, открыл дверь, а он стоит такой прозрачный, бледный, грустный – шары выпученные. Стоит и в глаза смотрит. Я ни бе ни ме, тоже стою и смотрю. Пошевелиться не могу от страха. А он вдруг таким слабым-слабым голосом говорит:
– Моя жена у тебя?
Я затряс головой, потому что сказать ничего не могу. Он как-то очень печально вздохнул и сказал:
– Извини. Тогда я пойду.
Развернулся и медленно-медленно пошаркал к лифту с поникшей головой. Но у лифта вдруг резко поднял голову, хищно улыбнулся (ты бы видел его улыбку, Женька!), затем провел пальцем по виску и пропел: «Свистят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения». Тут я опомнился и захлопнул дверь. Припал к глазку, – а там никого. Как у меня не случился разрыв сердца в ту минуту? Черт его знает!