Девы ночи - стр. 26
– О! Это то, что надо! Слушай, нарисуй мой патрет, а? Вот умру, а патрет останется. Нарисуй! Плачу, сколько скажешь.
И не успел я еще объяснить ему, что я вовсе не портретист, а обычный оформитель, который создает лишь такие шедевры, как «Решения ХХV съезда КПСС в жизнь!» или «Не курить! Не сорить!», как он вытащил какой-то документ и – рраз! – вырвал оттуда свое фото.
– На, бери. Сейчас еще и деньги дам.
Леська сразу ожила и наклонилась вперед.
– Какие деньги? – говорю. – Не нужно никаких денег. Я портретов не рисую.
Леська меня пинает под столом ногой. Ясно – хочет раскрутить старика. Но при чем тут я?
– Он нарисует, – говорит она. – Он настоящий талант. Один раз как нарисовал меня – вы не поверите! – как живая! А один председатель колхоза заплатил ему целых…
На этот раз уже пинаюсь я, но получаю такого пинка в самую косточку, что сразу забываю, что хотел сказать. А старик уже кладет на стол триста рублей, которые мигом исчезают в Леськиной сумочке. Она у него еще и адрес берет – чтобы выслать портрет.
«Дядь Миш» расстегивает штаны и достает оттуда полиэтиленовый мешочек, набитый банкнотами. Но случилось непредвиденное. Юный сталинец, оказывается, одним ухом таки прислушивался к разговору, хоть Леська всячески его отвлекала и забавляла. Встрепенувшись, как после наркоза, он хватает старика за руку:
– Дядь Миша! Да вы что? Вы кого слушаете? Тут все жулики! – А потом ко мне: – Ты че пристал? Дядю Мишу охмуряешь, да? У дяди Миши куры денег не клюют, да? Запад, понимаешь!.. А я плевал! Только и ждете, чтоб русского человека надуть!
– Какой ты, к чертям, русский? – подал голос старик.
– А вот и русский! А они все бандеровцы! Понял? С кем спутался? Всех вас к…
Внезапно он захлебнулся. Крепкая рука сжала его шею.
Я поднимаю глаза и вижу курдупеля. Это его рука. И это он шипит так грозно, что у «русского человека» глаза вылезают из орбит и слезятся.
– Ты, жлоб! Чтобы я твоего поганого рыла больше тут не видел, ясно? Я тебе покажу бандеровца. Скотина!
– Он пьяный, – говорю я. – Оставь его.
– Если он через пять минут отсюда не уберется, то его вынесут.
– Мы уже уходим, – говорит старик. – Уже уходим. Он просто дурак.
Франь отпускает свою жертву и кивает мне головой – мол, выйдем.
В фойе он устремляет в меня свой хищный пронзительный взгляд, которым сразу просверливает в моей голове дыру, и я чувствую, как там уже начинает шевелиться червячок страха. Это меня раздражает. Почему я должен остерегаться этого курдупеля?
– Ну, что? Как мы с тобой договаривались?
– Не понимаю, о чем ты.
– Не понимаешь? Интересный ты чувак. Оно, может, так в жизни проще – шлангом прикидываться. Но сейчас ты влип, и если вы, не дай бог, продали товар, то туго вам придется.
– Послушай, я действительно не понимаю, о чем ты говоришь. Какой товар? Во что я влип?
– Во что? Давай не будем, а? Я знаю точно, что поляков «поставили» твои девочки. И не говори мне, что ты ничего об этом не знал.
– Хорошо, оправдываться не буду. Ты мне только в двух словах объясни проблему.
– Проблема элементарная: твои ляли «поставили» поляков на двадцать часов. Если их пульнуть всего по пятьдесят, то получишь целый кусок. Неплохо? Правда?
– Они украли или…
– Ясно – украли. Какой дурак заплатит за ночь такие деньги?
Вот о каком подарке говорили мои девчонки!