Дети Зари. Книга третья. Песнь жар-птицы - стр. 40

– День добрый, Лавр Лукич! – крикнул он белоголовому старику. – Кто это с тобой?

– Журналисты, – хрипло буркнул в ответ старик – совсем другим голосом, нежели разговаривал с ребятами.

– А! – с пониманием покивал сторож. – Ну, пущай едут. Глядишь, чего интересного про нас расскажут, чего мы о себе и не знали! – и рассмеялся, довольный своей шуткой.

Лавр Лукич, он же Великий Мастер Илларион, лишь криво усмехнулся, и они поехали дальше. Клим и Тобиас тряслись на заднем сидении, молча всматриваясь в дикий хвойный лес за окнами автомобиля и переглядываясь между собой. Однако Виктору надоело молчать. А ещё больше – чувствовать себя безмозглым кулём, которому всё равно, куда его везут.

– Вижу, вас тут все знают, – сказал он, пытаясь завязать беседу с водителем.

– А то как же! – ответил старик. – Сорок лет в заказнике лесничествую – почитай, всю жизнь.

– Всю?

– Всю жизнь Лавра Лукича. А до этого – жизнь Луки. Так и живу – то Лавр Лукич, то Лука Лаврентьевич…

– И не скучно вам?

– Мне-то? – старик так глянул на Вика своими чёрными глазищами, что у того сразу пропало желание болтать.

Благо, минут через пять они подъехали к осанистой рубленой избе, чёрной от времени и непогоды, обнесённой высоким, сравнительно новым штакетником. Собственно, здесь и заканчивалась ухабистая колея. Остановив машину прямо перед калиткой, дед скомандовал хриплым голосом Лавра Лукича:

– Выходим!

Вот так трое приятелей оказались в тайном убежище Великого Мастера Иллариона.

***

Это был тот самый дом, который Клим видел в своём «сне наяву»: низкий потолок, мох между грубо ошкуренными брёвнами, полотняные мешочки и пучки сушёных трав, свисающие с балок. С первого взгляда и не поймёшь, в каком веке оказался, особенно учитывая возраст «лесничего». Однако цивилизация пробралась и в его жилище: в центре потолка висела светодиодная лампа, на кухонном столе лежал ноутбук.

Старик же, при встрече на вокзале обильно сыпавший словами, в облике Лавра Лукича выдавал лишь жёсткие скупые фразы: Клима и Виктора отправил во двор колоть дрова, а правнука посадил чистить овощи к ужину.

– Думаешь, он нас проверяет? – спросил Вик, наклоняясь за очередной чуркой: аккуратно распиленный сухостой кололся легко и звонко.

– Уверен, – отозвался Клим; он ловко орудовал колуном, довольный возможностью размяться после почти двух суток сидячего положения. – Хотя вряд ли его интересуют наши бытовые навыки. У дедули не глаз, а рентген…

– Всё равно хорошо, что мы научили-таки Тоба чистить картошку – помнишь, в первом же походе? – и Вик расхохотался, больше не в силах сохранять серьёзность.

Клим тоже рассмеялся – настолько заразительным был смех друга. Смех и бесшабашность…

Тем временем Тобиас, покончив с картошкой, взялся за лук.

– Кольцами или порубить? – только и спросил он.

– Как пожелает ваше сиятельство, – хмыкнул старик; быстро растопив печь мелко колотыми дровишками, он поставил на плиту большую чугунную сковороду и протянул с нескрываемой иронией: – Вот уж не думал, что княжеских отпрысков учат стряпать…

– К счастью, в наше время у княжеских отпрысков есть свобода выбора, – ответил Тобиас, вперив взгляд в разделочную доску, на которой мелко шинковал лук.