Дети, которые живы! - стр. 20
Дедушка прошел к койке отца. Присел. Она жалобно скрипнула. Мы вздрогнули то ли от того, что прислушивались, как околдованные, к пугающей тишине, то ли от неприятного звука, что пронзил покойный воздух.
Устроившись на печи, мы тесно легли бок о бок и крепко сжали друг друга за руки. Ноги замерзли, даже онучи не спасали. Внутренняя дрожь, в напряжении скованные мышцы изводили и тело, и мысли. Только когда дедушка запел тихим, едва слышным тонким голосом, расслабились плечи, глубокий вдох поднял грудь, хватка наша разжалась. В пальцах появилось легкое покалывание:
«Ветер горы облетает, баю-бай,
Над горами солнце тает, баю-бай,
Листья шепчутся устало, баю-бай,
Тихо яблоко упало, баю-бай,
Подломился стебель мяты, баю-бай,
Желтым яблоком примятый, баю-бай,
Месяц солнце провожает, баю бай,
По цветам один гуляет, баю-бай»8.
Вдруг стало тихо-тихо. Доносился едва слышный шепот зимы. Дедушка недолго помолчал. Видимо, ему, как и нам, не спалось. Он продолжил петь:
«Ой, да не вечер, да не вечер.
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось…
Мне малым-мало спалось,
Ой, да во сне привиделось…
Мне во сне привиделось,
Будто конь мой вороной
Разыгрался, расплясался,
Ой, разрезвился подо мной.
Ой, разыгрался, расплясался,
Ой, разрезвился подо мной…»9
Долго мы слушали песни. Разные мысли сновали, не останавливаясь ни на минуту. Страх отпустил, но не ушел, затаился в тени сознания. Стоило открыться воспоминаниям о сегодняшнем дне, как он пробуждался, заставляя быстрее биться сердце. Но мы все же надеялись, что следующим днем немцы уйдут из деревни.
Тихое утро надежды пронзила ругань кур. Рев Марты. Беспокойное лошадиное ржание. Бедная наша живность.
Они, как и мы, оголодали. Со вчерашнего дня никто их не кормил. Настя первая зашевелилась на печи. Я хотела привстать, но тело пронзила боль. Руки и ноги затекли. Онемели от холода. Пошевелила пальцами, покрутила кистью. Рядом Шурка потянулась, видно, тоже страдала. Кое-как спустились с печки.
Неуверенными и слабыми шагами пробрались к окну.
На улице не увидели ни души. Как будто вымерла деревня. Дедушка спал. Мы накрыли его ватником и осторожно вышли во двор.
Вместе, не разделяясь, всех накормили. Собрали дров побольше и аккуратно сложили у печи.
Дедушка проснулся и принялся растапливать печь. Мы пошли в ледник, также вчетвером. Достали картошки и маленькую кадушку квашеной капусты.
Возвращаясь, я заметила, как валит дым из трубы соседнего заброшенного дома. Теперь низкий, разделяющий нас забор казался бесполезным. Дверь противно прохрипела. На крыльцо вышел высокий, худой мужик в шубейке совсем не по размеру. Она болталась на нем, как на тонкой вешалке. Ноги его были обмотаны в скатерть, а ее края неряшливо заправлены в сапоги. Я узнала мамину вышивку…
«Петух космоногий», – подумалось мне. Тут немец глянул на нас острым взглядом. Картошка чуть не вывалились из рук. Мы засеменили к хате. Спрятавшись за дверью, закрылись на все засовы.
Дедушка уже растопил печь. Хата медленно наполнялась теплом, вытесняя зимний холод.
Глава 7
Немцы. Петухи космоногие, так теперь их называли, через пару дней заняли дом дедушки. Начали хозяйничать в деревне. Забирали гусей, кур, шарили в погребах. Дрова растащили, оставив лишь горсть.
Ночью из-под навеса мы эту горсть забрали и уложили за печкой. Но понимали: если космоногим будет нужно, они и это заберут.