Даурия - стр. 94
Она подбежала к Дашутке, прижала ее к себе.
Епифану осталось только изумиться: «Вот и пойми их, этих баб! Сама меня упрашивала быть посговорчивее со сватами, а теперь принялась отчитывать. Да ведь как отчитывала, как отчитывала! И дал же ей Бог язык». Он мрачно поднялся с лавки, плюнул и, пошатываясь, вышел из кухни. Потом надел полушубок, надвинул на самые брови папаху и крикнул:
– Я своего слова менять не буду! У меня по две пятницы на неделе не бывает. Не хочу, чтобы люди надо мной смеялись. Как придут сваты за ответом, чтобы без фокусов обошлось, а иначе завоете у меня!
Захлопнув дверь, он прищемил второпях конец кушака, выругался и рванулся так, что разодрал кушак. Выбежав за ворота, остановился, сообразил, куда идти. Решил сходить в Подгорную улицу, на картежный майдан. Там наверняка можно было достать контрабандного ханшина.
Когда Епифан ушел, Аграфена вытерла платком глаза и озабоченно проговорила:
– Загуляет теперь. Плохо наше дело. Он ведь под пьяную руку изуродовать может.
– Я сегодня уйду ночевать к Агапке Лопатиной.
– Иди, иди… А только, девка, зря ты упрямишься. И чего тебе Алешка не по душе?
– Оттого, что другой в душе-то… – сказала и потупилась Дашутка. Кончики ушей у нее порозовели, побелела прикушенная губа.
Аграфена развела руками.
– И кто это тебе, девка, голову закрутил? Да, по-моему, никого в поселке лучше Алешки нет.
– Ну, так и выходи за него сама, – сказала и испугалась сказанного Дашутка.
– Опомнись, опомнись, негодница… Да разве можно такое матери родной говорить! Много ты, девка, о себе думаешь. Я сама молодой была. И не то чтобы сказать, а даже подумать плохо о родителях боялась. А ты вон что мне бухнула. Как язык-то у тебя повернулся? – Разобиженная Аграфена тяжело передохнула. – Ты думаешь, я по любви за твоего отца вышла? Да у меня ему только и прозвище в девках-то было, что Епишка. А как прикрикнул на меня тятя да поучил нагайкой, так и пошла…
На печке сидела девятилетняя Верка, сестра Дашутки. Она погрозила матери пальцем и нараспев сказала:
– Хитрая ты, мама. Сама небось за тятю вышла, а Дашутке велишь за чужого идти. За тятю-то и я бы пошла.
Аграфена всплеснула руками и рассмеялась. Дашутка угрюмо молчала. Петлей-удавкой давили ей горло спазмы, мертвенная бледность легла на лицо.
– Не ходи за Алешку – и весь разговор! – крикнула ей Верка.
У Дашутки от ее слов выплеснулись из глаз слезы. Она судорожно запричитала:
– Горемычная моя головушка!.. Надоела я отцу с матерью, объела их, обносила…
Материнское сердце отходчиво. Острая жалость вспыхнула у Аграфены, и она, забыв обо всем, кинулась к дочери.
– Не разрывай ты мне сердце, не наветничай… Горюшко ты мое!.. – заплакала она, опускаясь на лавку.
– Мама… Родимая… Тяжело мне, – вырвалось у Дашутки, и голова ее беспомощно и доверчиво, как бывало в детстве, уткнулась в материнские колени.
Перебирая рукой растрепавшиеся Дашуткины волосы, роняла Аграфена на них соленые слезы и говорила:
– Я тебя не неволю. Сама решай…
7
После ужина Дашутка отпросилась у матери на вечерку. Шла она туда с твердым намерением встретить Романа и поговорить с ним. Но его на вечерке не оказалось. Низовские парни и девки гуляли в этот вечер у себя, на Подгорной улице.
Дашутка подсела к подругам и пригорюнилась. Ей обязательно нужно было повидать Романа, но как это сделать – она не знала. Выручила ее Агапка. Широко зевнув, она сказала: