Даурия - стр. 91
– Что это случилось, Елисей?
– Да вот словили молодчика, по которому тюрьма давно плачет… – неопределенно ответил Каргин.
– И кто бы мог подумать! – покачал Семен головой, пристально глядя на Нагорного и глубоко переживая его беду.
…В тот день весь поселок только и говорил о Нагорном. Одни ругали его, другие жалели тайком. А Лаврушка-контрабандист, повстречав Семена, спросил его с хитрым смешком:
– Ну что, улыбнулся задаточек?
– Ничего не улыбнулся. Нагорный здесь ни при чем.
– Ври, ври… Так я тебе и поверил! Только ты не бойся, не выдам.
Через месяц Семен узнал от Каргина, что Нагорному был суд в Нерчинском Заводе. Каргин присутствовал на суде в качестве свидетеля. Нагорный оказался членом социал-демократической партии большевиков. По заданию партии он должен был содействовать побегу с Нерчинской каторги видных участников революции 1905 года. На суде с ним рядом сидели и его сообщники, один из которых сумел поступить водовозом в тюрьму, из которой предполагался побег. Всех их осудили на десять лет каторги.
6
Алешка Чепалов долго упрашивал отца сватать за него Дашутку Козулину. Сергей Ильич стал уже думать, что из-за Алешки были вымазаны дегтем ворота Козулиным, и, наконец, дал согласие.
В начале зимнего мясоеда снарядили Чепаловы сватов к Епифану Козулину. Сватами поехали Платон Волокитин, крестный отец Алешки, и жена Иннокентия Кустова Анна Васильевна, расторопная круглолицая говорунья. В обитую малиновым бархатом и золоченой тесьмой кошеву запрягли для них пару лучших коней. К размалеванной дуге с колокольцами навязали разноцветных лент. Проводить сватов вышел и сам Чепалов. Заботливо усадив их в кошеву, он снял с головы шапку из лисьих лап и сказал построжавшим голосом:
– Ну, дай Бог… Теперь все глаза проглядим ожидаючи.
Анна Васильевна, поправляя на плечах голубую кашемировую шаль, расплылась в улыбке:
– Постараемся, не сумневайся…
Козулиных сваты застали врасплох. Насорив по всей кухне, Епифан распаривал в печи березовые завертки к саням. Аграфена чистила на залавке самовар, а Дашутка пошла за дровами для утренней топки. Только успела она взять в руки два полена, как в раскрытые настежь ворота влетела в ограду чепаловская пара. Платон круто осадил ее возле коновязи. Украшенная лентами дуга объяснила без слов Дашутке, какие гости пожаловали. У нее сразу подкосились ноги, упали из рук поленья. Платон, поскрипывая сапогами, молодцевато подбежал к ней, спросил:
– Родители дома?
Дашутка с зардевшимися щеками ответила ему кивком головы. Сказать что-нибудь у нее не хватало сил. Платон рассмеялся, подхватил Анну Васильевну под руку и повел в дом. На крыльце Дашутка опередила их. Сердце ее стучало, глаза застилало мутью. В коридоре она столкнулась с отцом, озадачив его непонятным криком:
– Не соглашайтесь, не пойду я!..
Забежав в горницу, упала она на кровать и уткнулась лицом в подушки. Но через минуту поднялась, взглянула на себя в зеркало и заметалась от окна к окну, словно слепая, натыкаясь на столы и стулья. Ей было ясно, что спокойная жизнь ее в девичестве кончилась, хорошего ждать теперь нечего. Отец и мать обязательно согласятся, и не переслушать ей уговоров и попреков. Снова придется плакать и ходить в синяках от отцовских побоев. «Попался бы он мне сейчас, так я бы ему все гляделки выцарапала», – с ненавистью думала она об Алешке, которому разрешила всего лишь два раза проводить себя с вечерки и только затем, чтобы подзадорить Романа. Ведь Романа она давно простила и втайне надеялась рано или поздно помириться с ним. Если бы Алешка заикнулся о своих намерениях раньше, она бы его живо отвадила.