Даурия - стр. 8
– Некогда, а то бы с удовольствием.
– Постой, постой, – подбежала к нему Дашутка Козулина, румяная, туго сбитая девка с карими насмешливыми глазами.
Она придерживала на бегу длинную каштановую косу, переброшенную на грудь, и смеялась, показывая влажно блестевшие на солнце зубы.
Роман натянул поводья, остановился.
– Что за дело у тебя ко мне завелось? – скрывая внезапно охватившую его радость, с напускным безразличием спросил Роман, давно отличавший Дашутку из всех поселковых девчат.
– Да уж завелось. Слезай с коня, на ухо скажу… – сыпала торопливым говорком Дашутка, и в больших глазах ее сверкали озорные искорки.
– Не глухой, с коня услышу. Сказывай, а то мне ехать надо.
– Да ты постой, постой.
– Вот еще, стану я стоять! – недовольно проговорил Роман, а сам потуже подобрал поводья.
Дашутка схватила Гнедого за поводья, повисла на них. «Вот вредная!» – восхищенно глядел на нее сразу вспотевший Роман и не заметил, как с другой стороны подкралась к нему с ведром Агапка Лопатина. Ловко размахнувшись, она окатила Романа водой. Гнедой, словно попала ему под седло колючка, яростно взмыл на дыбы и понес. Роман едва удержался в седле.
– Ах, вот вы как! – разобиделся он на девок. – Теперь я с вами разделаюсь! А с тобой, Дашка, с первой.
Он низко пригнулся к луке, пронзительно гикнул и в намет полетел на девок. Они с визгом и хохотом бросились в кусты. Самые отчаянные отбивались от него хворостинами и пестами, плескали в морду Гнедому воду. Но, минуя их, гнался Роман за Дашуткой. Она бежала к заброшенной мельнице, и коса ее билась по ветру. У самого мельничного колеса он догнал ее, перегнувшись с седла, схватил за руку. Дашутка, тяжело дыша, обернулась. Роман с силой рванул ее к себе, так что треснула на ней сарпинковая кофта, нагнулся, обхватил поперек и кинул к себе в седло.
– Попалась, голуба! Теперь я тебя купать буду.
Он двинул Гнедого ичигом в бок, с крутого берега съехал в воду. Дашутка, всхлипывая, билась в его руках. И нельзя было понять: плачет она или смеется. Роман, зачерпнув в ладонь воды, вылил ее Дашутке за шею. Та ахнула и стала просить:
– Отпусти, Ромка. С тобой пошутили, а ты взаправду. Шуток не понимаешь. – Она рванулась и поняла, что не вырваться. – Да отпусти же, леший! Кому говорят?
– Не отпущу… Перепугалась небось? – заглядывал он ей в глаза и, забыв про обиду, довольно посмеивался.
– Чуть руку не оторвал, – жаловалась, прижимаясь к нему, Дашутка. – Да что же ты меня держишь? Пусти!..
Роману хотелось ее поцеловать, но, испугавшись своего желания, он поторопился выехать на берег и спустил Дашутку на землю.
Не оглядываясь, въехал он на бугор. Выжимая на берегу замоченную в речке юбку, Дашутка пустила вдогонку:
– Эх, Ромка, Ромка, худой из тебя казак!
– Ладно, в другой раз не попадайся.
– Не попадусь. А попадусь, так вырваться – раз плюнуть.
– Посмотрим, – прыгнув с седла, ответил Роман.
Пока подтягивал чуть ослабевшие подпруги, слышал, как потешались девки над Дашуткой:
– За что это он тебя пожалел, не выкупал?
– Откупилась, поди?
– И как он ее, такую колоду, на седло вскинул?
Дашутка со смехом отшучивалась:
– Как же, стану я откупаться! Не на такую напал!
– А пошто не вырывалась?
– Вырвешься от такого, как же. Он мне все кости чуть не переломал…
– Будет вам, халды!.. Раскудахтались. Работа-то ведь стоит, – оборвал девичью веселую перепалку злой, скрипучий голос старухи. И сразу же тупо и мерно застучали песты, зашумела в решетах пшеница.