Даурия - стр. 10
На дорожной развилке, печаля путников, горюнился белый крест. Желтыми свечками горели кругом в траве цветы стародубка, жаворонок трепетал над ними. Здесь в прошлом году погиб нежданно-негаданно товарищ Романа Федюшка Козлов. Федюшка тоже искал косяк. При спуске с крутого, изрытого тарбаганьими норами косогора ослабели у седла подпруги. Вместе с седлом свернулся Федюшка под брюхо коня. А конь был горячий. Запутавшегося в стремени седока понес он по камням и бутанам, лягая коваными копытами. На развилке выскользнула у Федюшки из стремени нога, и остался лежать он под кустиком жесткой кислицы. Всю ночь искали тогда Федюшку. Только утром наткнулся Роман на его белую брезентовую фуражку. Немного подальше подняли нагайку с переломанным черенком и выпавшую из кармана расческу. А потом нашли и Федюшку на темном от крови песке.
Перевалив через каменистый взлобок, еще издали увидел Роман на закрайке леса темный круг. Круг ярко выделялся на плюшевой, залитой солнцем зелени. Был он величиной с небольшой гуменный ток. Посреди его что-то белело. Роман подъехал ближе и понял: белел ободранный конский остов. На нем дремали жирные черные коршуны и пузатые вороны. Завидев человека, птицы нехотя взлетели. Коршуны стали плавно забирать в высоту, к опаленным кремневым утесам. Вороны, глухо каркая, низко и медленно полетели в лес, где чернели на лиственницах шапки их гнезд. По клочкам золотистой рыжей шерсти, по уродливому копыту задней ноги узнал Роман, чьи это кости. Он тоскливо поглядел на пламенеющие на солнце бесплодные гребни сопок, на черный пасмурный лес, словно искал сочувствия. Но сопки были равнодушны к его горю, а лес враждебно и глухо шумел. Вороны своим карканьем словно дразнили Романа. Уши Гнедого стали торчком, он потянул ноздрями воздух, понюхал выбитую траву и, тревожно всхрапнув, шарахнулся прочь. Роман от неожиданности чуть не вылетел из седла. Гнедой не успокаивался, все время поднимал уши, вздрагивал и рыл копытом песок, не переставая всхрапывать. Роман ласково трепал его потную шею и совсем по-отцовски горестно сетовал: «Где тонко, так и рвется. У богачей десятки кобыл гуляют в степи, и ничего им не делается. А тут одну-единственную волки съели. Такое уж нам, Улыбиным, счастье. Нет нам ни в чем удачи. В прошлом году пшеницу градом выбило, корова в болоте утонула, а нынче вот Машки решились». Взглянув в последний раз на то, что осталось от Машки, он поехал обратно.
Домой вернулся Роман на закате. Любил он, подъезжая к поселку в солнечный, ясный день, разглядывать его черемуховые палисадники, жарко сияющие маковки церковных крестов, крытые цинком и тесом крыши, прямые и широкие улицы. Мычанье телят и щебет ласточек, запах дымка и дегтя – все радовало его на родной земле. Но сейчас он не мог взглянуть на нее по-прежнему доверчивыми глазами. Он смутно сознавал, что чем-то жестоко обманула его жизнь в этот день. Неприветливо здороваясь по дороге с возвращающимися с пашен посёльщиками, подъехал он к своей ограде. Верхом на таловом прутике встретил его босоногий Ганька.
– Где же, братка, Машка? – спросил он и нахмурился. – Пошто ты ее не пригнал? Целый день проездил и не пригнал. Тятя говорит: «Я ему дам…»
– Нет у нас теперь Машки, – строго и грустно ответил Роман. – Съели Машку волки.