Даурия - стр. 69
– Стар я, паря, чтобы на поклон к молокососу идти, – с обидой ответил Софрон. – А ты бы все-таки сказал ему, что старого кузнеца обижать не след. Мне ведь пить-есть надо, да и семью кормить.
– Ладно, ладно, – пообещал Каргин, – скажу я ему, чтобы коней ковать он отсылал к тебе.
Семен Забережный познакомился с Нагорным, когда наслышался о нем от других. Пришел он к нему с просьбой наварить заплату на треснувшую литовку. Нагорный мельком взглянул на литовку и веселым тенорком бросил:
– Можно. Дело нетрудное.
– А сколько за работу сдерешь? – угрюмо спросил Семен.
Нагорный оглядел его с головы до ног и рассмеялся:
– Заноза ты, видать, добрая. Сдерешь!.. И где это ты учился так с людьми разговаривать? Другой бы на моем месте тебя за это самое «сдерешь» из кузницы выгнал, а я уж, так и быть, стерплю. Я о тебе кое-что слышал. Такие люди, как ты, мне нравятся.
– Какие же это такие?
– А те, которые всё правду на белом свете ищут и никому не дают себе в кашу плюнуть.
– В кашу-то мне не наплюют, это верно, – согласился Семен, – да вот только я этой каши по году не вижу.
– Сюда, что ли, закладываешь? – стукнул себя Нагорный пальцем по шее.
– Меньше, чем другие.
– В чем же тогда дело? Спать, может, любишь?
– А сплю еще меньше.
– Ну, значит, лентяй.
– А ну тебя с твоими разговорами! – разозлился Семен. – Давай говори свою цену, да будем работать, нечего зря балясы точить.
– Моя цена – гривенник. Если устраивает, становись к мехам.
Семен молча скинул с себя старенькую волосяную куртку, засучил рукава много раз стиранной рубахи и принялся раздувать мехи. В горне тотчас же встрепенулось и загудело, разгораясь, пламя. Нагорный отыскал в куче железной рухляди, валявшейся у порога, небольшой обрубок полосового железа и бросил его в горн. Затем сунул туда же и литовку. Когда обрубок железа раскалился добела, он выхватил его из горна щипцами и понес к наковальне. Семен уже ждал его с занесенным над головой молотом в руках.
– Бей! – скомандовал Нагорный.
А через каких-нибудь четверть часа Семен уже любовался своей литовкой, на которой отливала синевой аккуратная наварка. Уходя из кузницы, он сказал Нагорному:
– Заходи как-нибудь, посидим, чайком побалуемся.
– Зайду, зайду, – охотно согласился Нагорный.
И в первый же воскресный вечер зашел он к Семену. Поздоровался с ним и с Аленой за руку, извинился, что не мог прийти днем, и выставил на стол бутылку водки и круг завернутой в газету колбасы.
Алена кинулась было зажигать лампу, но он остановил ее:
– Вы, хозяюшка, сначала закройте ставни, а потом зажигайте. Нечего прохожим смотреть, кто у вас в гостях.
Загостился он у Забережных чуть не до рассвета. Когда Семен вышел проводить его за ворота, в поселке уже горланили петухи и над Драгоценкой висела полоса тумана.
Утром Семен отправился к Улыбиным. Северьяна с Романом он застал у сарая, где они мастерили грабли. Поговорив с ними, он пошел к Андрею Григорьевичу, который сидел на кухне и чаевничал в одиночестве.
– Хочу я тебе, Григорьич, кое-что про Васюху рассказать, – шепнул он старику на ухо украдкой от Ганьки, сидевшего у порога и занятого кормлением толстого рыжего щенка.
Они ушли в горницу, прикрыли дверь за собой, и Семен, взяв со старика обещание молчать об услышанном, стал рассказывать. Из всего его рассказал понял Андрей Григорьевич, что пострадал Василий за правду, что нужно не сетовать на него, а гордиться им.